Название: I am machine
Автор: Shax
Фандом: мюзикл «Элизабет», интерпретация театра TOHO, 2016 г.
Размер: макси
Категория: недо-слэш
Жанр: АУ (конец 2050-х), (не)научная фантастика, жалкие попытки в киберпанк.
Рейтинг: R
Краткое содержание: «А машины делали все так безошибочно, что им в конце концов доверили даже поиски цели жизни самих этих существ. Машины совершенно честно выдали ответ: по сути дела, никакой цели жизни у этих существ обнаружить не удалось. Тогда существа принялись истреблять друг друга, потому что никак не могли примириться с бесцельностью собственного существования.
Они сделали еще одно открытие: даже истреблять друг друга они толком не умели. Тогда они и это дело передоверили машинам. И машины покончили с этим делом быстрее, чем вы успеете сказать “Тральфамадор”.» (К. Воннегут, «Сирены Титана»)
Предупреждения: 1. Концепт – сборная солянка идей из самых разных произведений, до которых только дотянулись мои загребущие ручонки, и странной недофилософии в духе жанра. И ОЧЕНЬ много рефлексии.
2. Боль и страдания. Серьезно. Я нежно люблю всех персонажей, как канонных, так и авторских, и именно поэтому у них в жизни творится ебаный распиздец.
3. Часть текста написана как пародия на язык программирования С++. Именно пародия – синтаксис упрощен донельзя, ни на какую достоверность я не претендую.
4. Мистики тут нет. Совсем. Вообще. Это я на всякий случай.
Примечание: А примечаний будет много. Все необходимые сноски будут даны по ходу текста, чтобы не пихать их в шапку.
Посвящение: little.shiver, сэр Начальник, Себастьянчик и просто Смерть моя! Вы не только утянули меня на самое донышко этого замечательного фандома – вы еще и снизу постучали.
А если серьезно – то очень многое в моей голове появилось (и вылилось позже в ворд) после ваших же «Правил игры». Спасибо вам~
Глава 11111111
{
// Задано ожидание = смятение. Задано ожидание = отчаяние.
// Смять, раздавить, уничтожить. Восхитительное зрелище. Наслаждаюсь им, упиваюсь каждой микросекундой, фиксирую и бережно складирую в отдельной секции хард-памяти.
/* Любое живое существо боится смерти, как бы сильно оно к ней не стремилось, с каким наслаждением не предавалось бы саморазрушению. */
// Способ первый. Обман. Коньяк со стрихнином на столе. Слишком просто. Никакого удовольствия.
// Способ второй. Толкнуть в пропасть отчаяния, сверху наблюдая за падением. Заставить считать, будто есть что-то хуже, чем смерть.
// Держу за горло, контролирую, медленно подвожу к черте. Слышу биение пульса, вижу животный ужас во взгляде, чувствую отчуждение. За чертой – бесконечное падение, болото, из которого не выбраться. За чертой – смерть.
/* Цель будет достигнута. Желание – выполнено. */
// Получаю ответ.
// Тянется сам. Отдает то, на что я не отправлял запрос. Что это?
// Дыхание. Тепло прикосновения. Слезы. Улыбка.
// Страха = = нет.
// Откладываю на анализ. Первичный вывод = счастье. Свобода. Не выдерживает никакой критики, логические доводы против, тысячи и десятки тысяч причин на то, что исходные данные и заданное мной направление в совокупности не могли привести к такому результату.
// Значит, есть еще одна причина.
/* Не могу ее найти. Ты мне уже не поможешь? */
}
Входное отверстие круглое, окаймлено узким кольцом копоти. В центре его – дефект кожи «минус-ткань», который имеет вид конуса, вершиной обращенного внутрь, края неровные, с короткими радиальными разрывами поверхностных слоев кожи, не выходящими за пределы пояска осаднения, окружающего дефект. Поясок осаднения имеет вид буровато-желтой кольцевидной ссадины по краю раны, его ширина по всему периметру одинакова и составляет порядка двух миллиметров. Поверхность пояска осаднения загрязнена металлом с поверхности пули. Копоть, оружейная смазка и металлические частицы образовали поясок обтирания серо-черного цвета, диаметром около одного сантиметра, наложившийся поверх пояска осаднения.
Устремившись в раневой канал, пороховые газы расширили его и разрушили ткани. Значительная часть их, расслоив рыхлую подкожножировую клетчатку, проникла под кожу, приподняла и вздула последнюю, образуя временную полость. В короткий срок и со значительной силой кожа припечаталась к дульному срезу, в окружности входного отверстия появилась отчетливая ровная штанц-марка.
Так же сказалось химическое воздействие пороховых газов – окись углерода, содержащаяся в них, соединившись с гемоглобином крови, образовала карбоксигемоглобин, который придал крови, а вместе с ней и поврежденным тканям в окружности раны и по ходу раневого канала яркий красноватый оттенок.
Внутренняя костная пластинка сколота, образуя воронкообразный дефект, раскрытый в направлении полета пули.
Раневой канал прямой, имеет вид усеченного конуса, расширяющегося в сторону полета пули. Изнутри сильно загрязнен копотью от пороховых газов, металлизированным осаждением пули, а так же прочими инородными частицами, унесенными с поверхности входной раны: волосами, кусочками кожи, осколками височной кости черепа.
Выходное отверстие по диаметру немного больше входного, так же округлой формы. Края раны неровные, с мелкими частыми надрывами, вывернутые наружу. Дефект «минус-ткань» отсутствует из-за малой кинетической энергии пули на выходе из раневого канала. Поясок осаднения и поясок обтирания отсутствуют. На плоской височной кости в области выходного отверстия скол наружной костной пластинки, конусообразной формы.
На полу возле тела брызги крови и мозгового вещества, так же попадаются осколки кости, кусочки кожи и прочие мелкие частицы, вынесенные пулей из раневого канала. Разброс брызг веерообразный с малым углом раскрытия, дальность при беглом осмотре установить не удается, ввиду многочисленных препятствий, например, мебели.
Смерть наступила около пяти минут назад. Процессы разложения запущены. Заметные признаки, вроде окоченения и образования трупных пятен, начнут проявляться через два-три часа. Кожа теплая и мягкая, эластичная, немного более бледная, но это можно списать на общее состояние организма перед смертью. Рот слегка приоткрыт. Глаза широко распахнуты, слизистая оболочка только начинает подсыхать, пока еще сохраняя влажный блеск. Темно-серая радужка постепенно тускнеет и мутнеет, выцветает.
{
// Перешагиваю через труп, направляюсь к выходу.
// Шлак...
?
}
* * *
– ... Ответь мне!
Руки уже болели от ударов о массивную стальную дверь, и Ада просто привалилась к ней лбом, несильно стукнувшись. Черт, замуровался, как в сейфе! Только бы он не успел вылакать этот проклятущий коньяк... Штефан, подонок, как же не вовремя ты вытащил совесть из собственной задницы! Хорошо, конечно, что вообще очухался, но раньше нужно было думать, когда стрихнин намешивал! А если уже поздно?
Ей уже не раз доводилось откачивать от передоза или банального отравления каких-то своих дружков, таких же наркоманов, опыт есть. Времени нет. И она бессильна что-либо сделать, пока между ними стоит эта гребаная дверь.
Руди, бестолочь ты упертая...
Выстрел. И глухой стук от падения на пол чего-то тяжелого.
Наверное, сейчас-то и пора наступить настоящей истерике, с криками, рыданиями и отчаянными ударами по двери. Но голос она уже сорвала, а кулаки отбила. И слезы все выплакала, сама не помнит, когда.
Ада молча отступила в сторону, к стене и медленно сползла по ней вниз, привычно подбирая ноги. Вроде бы не таким уж и громким был выстрел, так, хлопок, но у нее заложило уши. И мозг заодно, окутало, будто вакуумом. Ни одной мысли не пробиться.
Естественная защитная реакция организма. Чтобы вмиг не сойти с ума, как бы сильно ей сейчас этого ни хотелось.
Дверь с тихим щелчком приоткрылась, но она даже не шелохнулась. Даже не посмотрела в эту сторону. Где-то в душе робко заскреблась слабая надежда, глупая и бессмысленная, опровергаемая не столько логикой, сколько собственным внутренним чутьем. Но слишком жестоко было бы уничтожить ее сразу.
Все равно краем глаза она увидела, кто вышел из квартиры. Абсолютно незнакомый ей мужчина. Оставил дверь приоткрытой и, даже не взглянув в ее сторону, зашагал к лестнице. Спокойно. Неторопливо.
А Ада только обняла ноги обеими руками, подтягивая их к груди, и уткнулась лбом в колени.
* * *
Сплющенная с фронта квадратная бутылка из рельефного стекла с тихим стуком опустилась на стол. Пломба на крышке была сорвана, на самом ободке местами виднелся сахаристый налет – будто неаккуратно наливали, даже не смахнув с горлышка стекающие капли. Так и есть. По крайне мере, из нее пили – содержимое уменьшилось примерно на треть. А с одного бока бутылки на стекле остались неаккуратные размазанные желто-бурые разводы, будто ее забрызгали чем-то, а потом небрежно обтерли.
Штефан осторожно взял ее в руки, повертел, внимательно разглядывая, и со вздохом поставил обратно. Закрыл глаза, надавил пальцами на виски, будто у него тоже начиналась мигрень. Вот только десцидол тут не поможет... Черт!
В «Ноунейме» ближе к полуночи куча народу, по крайней мере, по меркам этого заведения. Это хорошо, это ему только на руку. Можно попробовать затеряться в толпе и скрыться, сбежать куда-нибудь подальше, чтобы не видеть эту проклятущую бутылку и не чувствовать на себе пронизывающий насмешливый взгляд светло-серых глаз.
Он уже обо всем узнал из вечерних новостей в интернете. СМИ бессмысленны и беспощадны, и даже одно из самых влиятельных семейств Австрии не смогло заткнуть глотку нахальным журналюгам. Новость о самоубийстве молодого Габсбурга моментально распространилась по сети, а недостаток информации, предоставляемой полицией и очевидцами, только подстегивал фантазию писак, заставляя их выдумывать множество самых невероятных и противоречивых подробностей.
Штефан знал, что верить никому из них нельзя. Единственный настоящий свидетель сейчас прямо перед ним, но его расспрашивать – хуже смерти. Так и сидели, как два идиота. И даже курить не хотелось.
– А женщины там не было? Точнее, молодой девушки... Тощая такая, чернявая, большеглазая.
Когда не о чем говорить, говори о бабах. Универсальная формула, но на этот раз дело было в другом. Ада перестала отвечать на звонки сразу, как ушла от него, а потом и вовсе отключила коммуникатор. Если бы этот идиот Рудольф ее тоже застрелил, в новостях такую пикантную подробность успели бы обсосать вдоль и поперек, а значит, девчонка просто сбежала. Дура, блин.
– Не видел. Тебе что-то нужно от нее?
– Она должна была забрать коньяк. До того, как...
Сидящий напротив мужчина кивнул. Кажется, когда они встречались у Лукени, он так и не успел представиться, а теперь ведь даже не спросишь. Странно задавать вопрос: «А как тебя зовут?» человеку, которого ты попросил передать бутылку с ядом своему лучшему другу.
Штефан нервно хохотнул и все-таки закурил. Но ни вкуса, ни даже запаха не почувствовал. Его трясло, как в лихорадке, кончики пальцев мелко подрагивали. В баре было очень тепло, но ладони и ступни вовсе окоченели от пронизывающего холода, обволакивающего, мягко обнимающего за плечи.
– Он же все равно застрелился... – жалкая попытка успокоить самого себя.
– Да. Он умер бы в любом случае, ты здесь не при чем. И на тебя никто не подумает, потому что улику я забрал.
Да это его уже и не волновало. Штефан Рац прожил в Вене больше десяти лет, ни разу не нарушив хрупкую иллюзорную стенку, за которой респектабельный аптекарь прятал мошенника и наркоторговца. И в этот раз сумел бы отвертеться, на худой конец – уехать в другую страну. Такие, как он, нигде не пропадут.
Штефан Рац никогда не испытывал угрызений совести. И сейчас тоже. Ему просто было тошно.
– А все ты виноват, – он как-то слишком флегматично хмыкнул и стряхнул пепел с сигареты прямо на стол. Хартмут увидит – выгонит взашей и больше в этот бар не пустит. Ну и плевать. – Подбил меня на эту аферу.
– Я всего лишь предложил, – мужчина очаровательно заулыбался до ушей. Ну и мерзко же это выглядит... Руди бы уже полез с кулаками. – Ты сам пришел к Лукени за советом. Сам жаловался, что боишься, что он отстранит тебя от должности, как только станет директором. А он бы так и сделал, ты сам говорил, как он не любит чрезмерно активных заместителей.
– Но я не хотел его травить.
– Не хотел бы – не стал. Я просто предложил варианты.
И Штефан расхохотался. Так громко, что напугал сидящую за соседним столом парочку. И было в этом смехе столько же искренности, сколько было ее во всей его жизни.
– Конечно! Я этого хотел, я! И за это надо выпить! – он повернулся корпусом в сторону стойки, намереваясь позвать официанта.
Его собеседник снова улыбнулся, совсем слегка. Наполнил стакан коньяком из початой бутылки и протянул Штефану, буквально толкнул ему в руку.
– Пей.
* * *
Для самого разгара зимы сегодня было непривычно тепло. И даже почти солнечно, по крайне мере, за городской чертой, где смог уже не такой плотный. По закону жанра, должен был идти снег или хотя бы мелкий противный дождик, под которым намокшие тощие вороны перелетают с памятника на памятник и надрывно каркают. Увы. Памятников как таковых нет – в связи с катастрофической нехваткой территорий, привычные огромные кладбища оказались под запретом. И вороны тоже попрятались, а над крематорием весело носились легкие сернисто-желтые облачка. Благодать, да и только.
Здесь вообще очень красиво. Мощеные белым камнем дорожки, тщательно вычищенные от грязного подтаявшего снега. Тощие и чахлые, но все-таки настоящие кустарники, заботливо подстриженные до хоть сколько-нибудь пристойного вида. Извилистые ряды геометрически правильных колумбариев[36], образующие самый настоящий лабиринт. Архитектурное излишество, но, надо отдать ему должное, невероятно символичное. А еще здесь очень тихо. Даже уши закладывает.
– Забавно, – мужчина улыбнулся. Он сейчас стоял напротив одного из отсеков колумбария и с неподдельным, почти детским любопытством рассматривал таблички, иногда наклонялся вперед, водя пальцем по строчкам или по линиям на выгравированных фотографиях, будто пытался вычитать что-то особенное. – Получается, вы мне практически сестра.
Женщина промолчала, задумчиво рассматривая другую ячейку, пока еще пустую. Ее руки машинально теребили спадающий на грудь конец шали. Черная шаль, черные волосы, черное пальто с меховой оторочкой, – не человек, а живое воплощение скорби. Или пустоты – потому что в ее черных же глазах только пустота.
– Зачем вы меня нашли?
– Хотел отблагодарить. Даже если бы вы забыли меня совсем... я-то вас помню. И помню, что вы сделали для меня.
– Я не нуждаюсь в вашей благодарности. Так же, как и в вашем обществе.
– Но вы ушли с церемонии.
– Там слишком много людей, половина из которых его даже не видели никогда. И все плачут. А я не могу заплакать.
Как бы ни пыталась. Ей не все равно... наверное. Но она так и не понимает, какое из чувств она испытывает сейчас по-настоящему, а какое – потому, что так положено.
– Все равно моего ухода никто не заметил.
Мужчина понимающе кивнул и снова погрузился в изучение памятных табличек, порой что-то бормоча себе под нос, качая головой или ухмыляясь. Как будто записывал свои наблюдения. На нее он больше не обращал внимания.
Небо над крематорием такое же, как и везде. Сероватое с желто-бурым налетом, очень низкое и рыхлое. Даже пахнет так же – дымом, принесенным ветром от давно сгоревших городов. И чем-то еще. Смолистым сладковатым пеплом, горячим песком, брошенным в лицо. Истлевшей терпкой миррой и совсем немного – пьянящим мускусом.
Он просил как-нибудь зайти к нему в гости – и вот она пришла. А однажды переедет к нему насовсем.
Все, как ты и хотел, правда?