Во мне спорили два голоса: один хотел быть правильным и храбрым, а второй велел правильному заткнуться.
Обсуждали мы со Смертушкой одного замечательного мерзавца, обсуждали... и дообсуждались.
До того, что я сел строчить небольшую зарисовку от лица этого самого мерзавца. Чтобы хоть представить, как видит мир со своей колокольни вот такая обаятельная эмоциональная сволочь.
Название: Не надо правды, вас люблю за ложь.
Автор: Shax
Фандом: Кхм... Я пишу фик по фику. Это даже не донышко, это уже ДНИЩЕ нахуй.
Персонажи: Штефан Рац, Рудольф Габсбург, Ада Рихтер
Размер: мини
Категория: Вы заказывали недослэш? Получите, распишитесь.
Жанр: сначала я хотел удариться в пошлоту. Потом в стеб. Потом в ангст. Закономерно – не вышло ни того, ни другого, ни третьего.
Краткое содержание: немного о том, почему Штефан мало пьет, а Ада все время такая пришибленная.Потому что увиденного не развидеть.
Примечание: Я бесконечно люблю эту замечательную троицу именно в тандеме, причем люблю как истинную сторону их взаимоотношений (которую и раскрывал в «Машине»), так и их общую на всех маску «старых друзей, которым очень хорошо вместе». Потому что маски имеют свойство срастаться с лицами, да.
Тайм-лайн – года за полтора до первых глав: Ада еще не успела снаркоманиться, у Рудольфа не слишком далеко съехала крыша, а Штефан... А Штефан всегда был просто Штефаном. И поэтому у всех все хорошо.
Предупреждение: Егермейстер на самом деле вкусный, правда. Просто кое-кто в принципе к выпивке равнодушен.
Читать– Я в печали, загуле и запое.
– Вижу, ты из них и не выбираешься, – Ада была образцом непоколебимости и душевной стойкости. Святая женщина, воистину. – А еще ты в моем доме, милый, поэтому будь добр, убери ноги со стола.
Рудольф хохотнул и попытался поймать ее за локоть. Ада среагировала моментально – ловко всучила ему в руку уже початую бутылку биттера[1], а сама змейкой проскользнула в кресло. Подобрала ноги, уютно устраиваясь на мягком широком сидении, и водрузила на колени миску с салатом, за которой и ходила сейчас на кухню.
– А нам?! – Штефан чуть не подпрыгнул на диване от возмущения и очень правдоподобно выпучил глаза из орбит. – А как же накормить двух прекрасных мужчин, которые, между прочим, сейчас загнутся от голода?!
Ада демонстративно подцепила вилкой кусочек курицы и отправила в рот. Еще и довольно прижмурилась, наглядно демонстрируя, как ей вкусно.
– Мы с горя сопьемся, умрем, и смерть наша будет на твоей совести, бессердечная женщина! Руди-и-и! Ну хоть ты ей скажи!
Рудольф не отреагировал, потому что в настоящий момент он был занят очень важным делом – постигал дзен. А поскольку парнем он был последовательным и усердным, то и этому занятию предавался с полной самоотдачей. Хотя со стороны просто казалось, что невнятный всклокоченный придурок, пристроившийся на диване в позе дохлой каракатицы, скрестив ноги, зачем-то пытается отколупать остатки фольги с крышки пол-литровой зеленоватой бутылки. Периодически что-то фыркает себе под нос, недовольно встряхивает головой, откидывая со лба лезущие в глаза волосы, и продолжает старательно ковыряться ногтем.
Рудольф Габсбург ко всему подходил обстоятельно и со знанием дела. Поэтому и спивался тоже – обстоятельно.
Поняв, что с этого фронта поддержки ему не дождаться, Штефан горестно вздохнул и потянулся за второй бутылкой, которую этот ирод еще не успел осквернить. Ада чуть слышно хихикнула, старательно делая вид, что она всецело поглощена поеданием салата, и больше ничто в этой жизни ее не интересует.
– Если ты не против, я у тебя сегодня заночую, – наконец Рудольф все-таки отковырял фольгу и удосужился поднять голову. Совершенно напрасно – черными синячищами под глазами можно было бы даже уличное хулиганье отпугивать, не то что хрупких юных девушек.
Штефан фыркнул, не удержавшись. Помилуйте, какая галантность! Просто мир, любовь и благолепие. Смотреть тошно... Чтобы хоть немного разбавить почти физически ощутимую приторность от такой умильной сцены, он плеснул себе в стакан немного темно-красной жидкости, и тут же поморщился от ударившего в нос густого травяного запаха.
– Да чтоб я еще раз доверил тебе покупать выпивку! Глушить ликер в чи-стом виде – это же какое-то издевательство!
– Хороший ликер, не выебывайся, – Рудольфа в детстве явно не учили правилам приличия. Мало того, что на старших матерится, так еще и стаканами пользоваться не умеет. Вцепился своей клешней в несчастную бутылку, будто иначе ее может кто-то отобрать, и присосался к горлышку. – А не нравится – не пей. Мне же больше достанется.
– Радость моя, а тебе не много будет? – девочка очень старалась казаться заботливой. Хотя в глазах ясно читалось: «Ах ты ж убогонький, опять наклюкался?» – Еще немного, и ночью ты будешь именно спать. Причем прямо здесь, потому что до кровати я тебя не потащу.
– Ничего не имею против, мне и диван нравится. И вообще, я заслужил, – в подтверждение своих слов он откинулся назад, пытаясь пристроить затылок на слишком низкой спинке. – Штефан, напомни, чтоб я дал тебе в зубы, когда в следующий раз соглашусь писать скрипты для подделки документов в налоговую. Третьи сутки не сплю!
Штефан только заржал, для верности делая еще пару глотков. Нажираться в хлам пакостью, похожую по вкусу на суспензию от гастрита, он не планировал, но на абсолютно трезвую голову разговаривать с этим нелюдем невозможно.
А со скриптами вышло забавно. Впрочем, как и всегда. «Ру-у-уди... Ты же такой умница! – Иди в задницу, помогать не буду. – Да там чуть-чуть, за пару часиков сделаешь... – Знаю я твое чуть-чуть, опять на неделю работы. – Ой, да брось ты. Или боишься, что не справишься? – Штефан, повторяю: иди в задницу. – Точно боишься. – Блять, показывай, что там у тебя?!» Ничему идиота жизнь не учит: три года уже знакомы, а до сих пор ведется, как миленький.
– Какая жертвенная самоотдача! Я тронут до глубины души. Но схуяли, друг мой? Помнится, ты только по ночам должен был ими заниматься.
– По ночам и работал. А днем в моем доме даже мертвец не уснет. Тетя Хелен в гости приехала, – Рудольф поморщился, будто у него опять начинала болеть голова, и спешно отхлебнул еще. А бутылочка-то пустеет на глазах... – Вместе со всем своим выводком: трое детей, внуков штук семь... или восемь... Не знаю, у меня от такого количества детей в глазах рябит. Они у нас не помещаются! И папа еще ходит и недвусмысленно косится. То на выводок, то на меня. Совсем недвусмысленно.
Ада уже даже не пыталась сделать серьезное лицо. От греха подальше по-ставила на стол миску и рассмеялась, кокетливо посматривая на бедного работягу. У нее приятный голос, и смех такой же – тихий, но заливистый, будто колокольчики.
– Тогда я вдвойне тронут, спаситель мой! – Штефан сочувственно похлопал Рудольфа по плечу. – Иди сюда, я тебя расцелую!
Рудольф воспринял приглашение по-своему. Ну либо у него просто опять затекла шея. По крайней мере, он снова забрался на диван с ногами и привалился спиной к плечу Штефана, да еще с таким равнодушным видом, будто перепутал его с подушкой.
– Руди, а ты не охуел?
Вместо ответа тот недовольно фыркнул и поерзал, устраиваясь удобнее. Ну да, охуел. В край. И даже на несильный удар локтем в поясницу не отреагировал, только демонстративно приложился к своей ненаглядной бутылке. Дескать, пьяный я, мне все можно. Пришлось смириться и постараться не шевелиться, а то свалится еще.
От очередного глотка тягучей горьковатой настойки неприятно защипало в носу. Штефан пьянел слабо, вернее – он не пил столько, чтобы опьянеть, поскольку любил, когда мозг оставался полностью ясным. Так что сейчас – самый подходящий момент, чтобы одним махом опустошить стакан, в котором только на дне плескалось чуть-чуть ликера, и убрать с глаз долой.
– Что, ты уже сдулся? – ехидство в голосе Рудольфа было непередаваемым. Он окончательно разлегся на диване, пристроившись затылком на плече, а теперь слегка повернул голову, хитро поглядывая на Штефана снизу вверх.
– Цыц, – пустой стакан легонько стукнулся донышком об его висок. Так, для профилактики. – Друг мой запойный, алкоголем я услаждаю свои вкусовые рецепторы, а не упиваюсь до чертиков. И прямо сейчас мои вкусовые рецепторы говорят мне, что только больной извращенец может пить эту гадость прямо так, ни с чем не смешивая. Ты у нас извращенец?
Ада активно закивала, делая большие глаза и очень стараясь не заржать в голос.
– Возьми, да и проверь, – Рудольф зевнул и уже изрядно окосевшим взглядом уставился на почти опустевшую бутылку в своих руках, философски покачивая ей в воздухе.
– Это предложение?
– Ага.
Говорят, что безумие заразно. Врут. Идиотизм – вот что заразно! Штефан раздраженно дернул свободным плечом и почти на автомате отпил несколько глотков прямо из горлышка своей бутылки. Чтобы, так сказать, на собственной шкуре попытаться понять затейливую логику приятеля. О том, что логики там нет никакой вообще, он догадался почти сразу, когда откровенно нетрезвое тело в очередной раз завозилось и, не справившись с управлением, таки начало соскальзывать с его плеча. Куда именно – он не знал, и был точно уверен, что знать не хочет.
– Руди, сволочь ты последняя, веди себя прилично! – почти взвыл Штефан, пытаясь сграбастать потяжелевшую тушку в охапку и привести в хотя бы относительно сидячее положение. – Господи, ну за что мне такое наказание?! Где я был так грешен?!
– Не ори мне в ухо, у меня от тебя мигрень.
Рудольф все-таки внял голосу совести (очень громкому и очень возмущенному, подкрепленному активными тычками в бок) и кое-как сел. Встряхнул буйной головушкой, будто пытаясь разогнать сгустившийся в мозгу туман, потер глаза. Это помогло – падать он перестал, но лишенное какой-либо поддержки тело все равно чувствовало себя неуютно. Поэтому он снова привалился к такому хорошо знакомому плечу, только теперь уже для надежности оперся на него локтем.
– Извини... – виновато ткнулся лбом в висок.
– Аййй, отстань, – Штефан безнадежно махнул рукой и нервно подергал себя за ус. Налил полный стакан. Опьянеет? Ну и хер с ним. Имеет он право немного расслабиться, в конце-то концов? – Как же от тебя перегаром разит!
– По-моему, хватит вам обоим, – Ада зевнула и потянулась за планшетом, теперь уже окончательно сворачиваясь в кресле калачиком. – Мальчики, вы тут еще долго будете сидеть и переругиваться?
– Долго, – Штефан утвердительно кивнул с широченной улыбкой. – Милая, ну вот как будто ты не знаешь нашего Руди? Три года я с ним знаком – а ему лишь бы упиться до потери памяти, подраться и затащить кого-нибудь в постель. Если б не моя скромная персона – вообще пропал бы человек!
– В жизни не поверю, что ты сам не такой же, – девочка даже головы не подняла, что-то меланхолично перелистывая на экране планшета. – Все вы, мужики, одинаковые. Вон, и ликер ты все-таки оценил. Смотри, не напейся. Иначе будут тут сидеть два пьяных идиота вместо одного.
– Вот возьму и напьюсь! – мстительно пообещал Штефан. – И ты воочию убедишься, что даже в хлам пьяным я адекватнее него!
Будто в подтверждение своих слов, он залпом влил в себя весь стакан. Зря, конечно. Суммарная доза алкоголя была по-прежнему не слишком велика, но вот разовая моментально дала в голову, расползлась липкой дымкой. Все же, надираться-то он не планировал.
– Не верю, – Рудольф почти мурлыкнул и демонстративно поднес к губам свою бутылку, нарочито медленно, будто растягивая удовольствие, допивая жалкие остатки ликера. – Ни разу тебя по-настоящему пьяным не видел. Может, ты просто отрубаешься, и все?
– Но-но, радость моя, я постарше тебя буду! – Штефан хохотнул. Помилуйте, это чудо еще и пытается его дразнить? – И в пьянках у меня опыта поболее.
– А в остальном? – глаза отчаянно косили, взгляд нормально не фокусировался, а все равно – в нем проскакивали хитрые искорки, и Рудольф сощурился, придвигаясь поближе, хотя по факту – просто привалился к многострадальному плечу еще больше. – Помнится мне, в твоей обвинительной речи в мой адрес были еще два пункта.
– Хочешь, чтобы я тебе морду набил?
– Не-не, там еще что-то было, – он закусил губу, старательно изображая напряженную работу мысли. – Ща... вспомню.
– Руди, блять!.. – Штефан очень хотел что-то еще добавить. Цветистое и вычурное, насыщенное множеством изысканных метафор, идеально описывающих всю глубину его самых нежных чувств к поддатому другу. Но вместо этого только торопливо отхлебнул еще немного ликера.
Ну ведь нарывается же, дурень. Наверняка сам не понимает, что творит, не в том он сейчас состоянии, но нарывается активно. Какие провокации, помилуйте... По-хорошему, его бы просто дотащить до спальни, выгрузить на кровать и закрыть до утра, чтоб проспался. Такого даже бить жалко, какую бы чушь он ни молол. Он и так-то дурачок, а сейчас еще и дурачок пьяный.
– Пффф... – Рудольф перекинул руку через его шею, намереваясь то ли обнять, то ли просто повиснуть. – Так. И. Знал. Ты всего-то полбутылки выпил, а уже нажрался и сейчас захрапишь. Тоже мне, старый и опытный...
Все. С него хватит. С них обоих хватит. Еще и Ада, хитрая зараза, помалкивает в своем кресле, а сама косится на них и посмеивается, ждет, что дальше будет. Нашла себе бесплатный цирк.
– О горе мне! Все, ты меня заебал, пошли.
Закинутая на плечо рука оказалась весьма кстати. По крайней мере, Рудольф смиренно дал обхватить себя за талию и не рыпался, когда его оторвали от дивана и поставили на ноги. Даже попытался стоять сам. Выходило плохо: шатало его нещадно, но упасть он не порывался, даже более того – побрел в сторону спальни, медленно, неуверенно переставляя ноги, но и на Штефана уже только опирался, не пытаясь повиснуть мешком. И на том спасибо... Даром, что тощий, а все равно тяжелый.
И дверь он тоже захлопнул за собой сам, пнув ее ногой.
А дальше Штефан испытал чувства, зависшие где-то между «Ну наконец-то!» и «Что, опять?!». Потому что Рудольф, вот только что казавшийся почти приличным и вставшим на путь истинный, сразу резко растерял остатки адекватности и повалился на кровать, утаскивая друга за собой. И ладно бы просто по инерции. Так нет – нарочно вцепился обеими руками, а силы у него даже в таком состоянии было хоть отбавляй.
– Руди, чтоб тебя! Последние мозги пропил?
Рудольф только хмыкнул и ухватил его за воротник, потянулся к нему, ткнулся носом куда-то в щеку, – но почти сразу откинулся назад с тихим смешком.
– Хоть сейчас-то не выделывайся... – голос негромкий, но уверенный, даже язык не заплетается.
Нарвался. Хотя, строго говоря, Штефан уже и сам был не против. Он все-таки чуть-чуть, но захмелел, а когда зеленоватая алкогольная дымка приятно опутывает и туманит рассудок, хочется продолжить вечер наиболее логичным образом. Тем более, не абы с кем, а со своим хорошим знакомым, которого знаешь как облупленного, и который точно не подложит какую-нибудь свинью. Мало того, что дурачок, так еще ж и добрый.
И пахнет от него уже не перегаром, а полынью, как от ликера, которым он так усердно накачался. Забавно. Обычно пьяный человек предстает перед окружающими в самом неприглядном виде, а Рудольф со стороны может показаться вполне вменяемым. Более того – красивым, потому что в кои-то веки расслабляется, смотрит прямо, а не напряженно исподлобья. И даже мятая одежда и воронье гнездо на голове его ничуть не портят. Улыбается он тоже – красиво. И как-то торжествующе.
Подвоха Штефан не заметил. Даже когда его, и пиджак-то не дав снять, снова изловили за галстук и потянули на себя. Только он, вопреки собственным ожиданиям, почему-то нелепо ткнулся носом Рудольфу в плечо, а потом услышал громкий хохот. Совершенно трезвый.
– Я выиграл!
Сообразить, что это и нахуя, Штефан не успел. Потому что его тут же аккуратно пихнули в бок, отползая в сторону, а в дверь осторожно просунулась кудрявая головка Ады.
– Что, уже? – разочарованно протянула она.
Штефан сел. В буквальном, переносном и всех прочих существующих смыслах, ошалело хлопая глазами и пытаясь догнать, какого, собственно, хера тут происходит. Не догонялось. От этих двоих помощи ждать не стоило. Рудольф тоже сидел на кровати и истерично ржал, закрывая лицо руками. А Ада все-таки прошмыгнула в спальню и на всякий случай спряталась у него за спиной, неуверенно выглядывая из-за плеча и хихикая.
Осознание приходило медленно и печально, с явной неохотой, потому что нетрезвый мозг очень хотел, чтобы его оставили в покое, а не вынуждали соображать. А еще мешала такая маленькая, противненькая штуковина под названием «гордыня», которую только что ткнули носом в лужу. Потому что Штефан Рац повелся. Не впервые в жизни, конечно, и ему случалось облажаться. Но впервые – так по-глупому, да еще и со стороны людей, от которых он подвоха точно не ожидал. Ну кто бы мог догадаться, что этот оболтус Руди додумается прикидываться в доску пьяным и ничего не соображающим дурачком, чтобы его соблазнить? В страшном сне не приснится!
Раскатистый звук шлепка ладони о лоб нарушил вечернюю тишину спального района Вены.
– Штефан... – кажется, Рудольф наконец проржался и теперь просто сидел, скрестив ноги, вытирая выступившие от хохота слезы. – Не злись, а? Просто достал ты уже постоянно меня втягивать в свои аферы. Я ж дурак, я ж ведусь на твои провокации.
– И мы поспорили, что ты тоже поведешься, – подала голос Ада, все еще посмеиваясь и даже не пытаясь казаться виноватой. – Вернее, это Руди так говорил, а я не поверила. И... Мы решили тебя немного разыграть. А раз уж он всю эту кашу заварил – то ему же и расхлебывать пришлось.
– Спорщики хреновы, – Штефан даже забыл, что ему, вообще-то, в любой ситуации следует придуриваться и паясничать. – Рудольф, твою же ж мать. И откуда только в твоей светлой головушке зародились такие мысли, а?
Рудольф шмыгнул носом, очень правдоподобно изображая раскаяние. И тут же словил несильную, но ощутимую затрещину, от которой только ойкнул и вжал голову в плечи.
А Штефану стало легче. И даже не от затрещины – а от понимания того, что эти два ржущих идиота по-прежнему остаются ему просто приятелями. С миллионом оговорок, безусловно, тысячами «но», «если» и «при условиях», – вот только среди этих оговорок не будет такой приторно-слащавой характеристики, как «любовник». Или «любовница». Потому что это очень важно – сохранять дистанцию.
Потому что – нахрен надо.
– Вы оба сведете меня в могилу! А потом еще и на костях попляшете, нелюди! Не любите вы меня! Попомни мои слова, Руди, – когда-нибудь мое терпение лопнет, и я тебя, скотину, отравлю!
Рудольф, кажется, понял, что злиться на него не будут, и снова засмеялся, неуверенно потирая затылок. Нет, он все-таки сильно пьян – хихикает совершенно по-дурацки, глаза нещадно косят, движения смазанные. Если бы не Ада, прильнувшая к его спине и обнявшая сзади за шею, – свалился бы уже. Глупый мальчишка. Но, – и теперь Штефан точно это знал, – этого мальчишку нельзя как подпускать к себе слишком близко, так и позволять уйти слишком далеко. Держать под постоянным контролем – но давать свободы больше, чем кому бы то ни было. Слишком ценен тот, кто может быть настолько непредсказуем.
Поэтому его нельзя потерять.
И Штефан расхохотался сам, кажется, впервые в жизни донельзя довольный тем, что рядом с ним оказались такие люди. Его смех расценили по-своему. Ада наконец перестала прятаться и перебралась к нему поближе. Улыбнулась и совершенно неожиданно чмокнула в щеку. Да и Рудольф подсел рядом и, старательно удерживая себя в прямом положении, неловко похлопал его по плечу, а затем, не удержавшись, взлохматил волосы. Прическу испортил, гад такой.
В такие моменты Ада Рихтер забывает о том, что она – дочь наркоманов, жизнь которой оценивалась в две дозы героина. Это не ее чудом спас наркоторговец, загнавший родителей в ту яму. Это не она спит за деньги с его лучшим другом. Потому что наркоторговец ласково улыбается и треплет ее по голове, называя «девочка моя», а ее любовник, от которого она полностью зависима, – ведет себя как добродушный беззаботный мальчишка. И Ада убеждена, что он – баловень судьбы, никогда не страдавший по-настоящему, который может поделиться с ней частичкой своей удачи.
В такие моменты Рудольф Габсбург забывает о том, что он – наследник крупнейшей корпорации, избалованный недоросль, которого терпят только из-за денег и связей. Это не его лучший друг прямо сейчас обдумывает, как бы повыгоднее его использовать. Это не женщина, в которую он почти готов влюбиться, пересчитывает содержимое его кошелька. Потому что лучший друг смеется, демонстрируя ранние морщинки в уголках глаз, – все от того же смеха, а почти любимая женщина сегодня од утро будет лежать рядом и задумчиво гладить его по голове. Глупо и по-детски, кто увидит – на смех поднимет, но ему нравится.
В такие моменты Штефан Рац почти готов поверить в то, что эти двое – его настоящие друзья. Это не он воспитывает их, бережно взращивая именно те качества, которые нужны ему самому, – и вместе с тем давит, душит своим смертельным обаянием, искореняет все то, что делает их независимыми. Это не он хочет выжать из них обоих по максимуму, все, на что они способны, – а потом выбросить. Потому что они смеются, дурачатся, как дети, и, кажется, искренне его любят. Прямо сейчас. В этот момент. Почти готов. А какое из этих двух слов ключевое – догадайтесь сами.
В такие моменты они просто Ада, Руди и Штефан. Близкие друзья, которые любят вот так собираться вместе в баре или на квартире у одного из них. Пить что-нибудь невыносимо крепкое и горькое или наоборот – легкое, приторно-сладкое. Смеяться. Сейчас все трое смеются просто потому, что им весело.
В гостиной снова царило оживление. Ада все-таки расщедрилась и поделилась вчерашними бутербродами, забытыми в холодильнике. Штефан истерил, что в жизни больше к этому «извергу белобрысому» и на два метра не подойдет, – и тут же плюхнулся на диван, обнимая «изверга» за плечи с такой силой, что у того затрещали кости. А Рудольф под шумок добрался до недопитой бутылки, так и оставленной на столе.
От густого, тягучего ликера по организму разливается приятное тепло, мозг постепенно обволакивает невесомой дымкой, пахнущей пряными травами и опавшей осенней листвой. Все так легко, просто и понятно. Это почти – счастье. Пьянящий алкоголь, пьянящая любовь к людям, которые сейчас рядом, – они дают давно позабытое ощущение покоя и ласки. И хочется, чтобы это состояние длилось вечность, но... Но даже в такие моменты Рудольф Габсбург чувствует на корне языка жгучую полынную горечь.
До того, что я сел строчить небольшую зарисовку от лица этого самого мерзавца. Чтобы хоть представить, как видит мир со своей колокольни вот такая обаятельная эмоциональная сволочь.
Название: Не надо правды, вас люблю за ложь.
Автор: Shax
Фандом: Кхм... Я пишу фик по фику. Это даже не донышко, это уже ДНИЩЕ нахуй.
Персонажи: Штефан Рац, Рудольф Габсбург, Ада Рихтер
Размер: мини
Категория: Вы заказывали недослэш? Получите, распишитесь.
Жанр: сначала я хотел удариться в пошлоту. Потом в стеб. Потом в ангст. Закономерно – не вышло ни того, ни другого, ни третьего.
Краткое содержание: немного о том, почему Штефан мало пьет, а Ада все время такая пришибленная.
Примечание: Я бесконечно люблю эту замечательную троицу именно в тандеме, причем люблю как истинную сторону их взаимоотношений (которую и раскрывал в «Машине»), так и их общую на всех маску «старых друзей, которым очень хорошо вместе». Потому что маски имеют свойство срастаться с лицами, да.
Тайм-лайн – года за полтора до первых глав: Ада еще не успела снаркоманиться, у Рудольфа не слишком далеко съехала крыша, а Штефан... А Штефан всегда был просто Штефаном. И поэтому у всех все хорошо.
Предупреждение: Егермейстер на самом деле вкусный, правда. Просто кое-кто в принципе к выпивке равнодушен.
Читать– Я в печали, загуле и запое.
– Вижу, ты из них и не выбираешься, – Ада была образцом непоколебимости и душевной стойкости. Святая женщина, воистину. – А еще ты в моем доме, милый, поэтому будь добр, убери ноги со стола.
Рудольф хохотнул и попытался поймать ее за локоть. Ада среагировала моментально – ловко всучила ему в руку уже початую бутылку биттера[1], а сама змейкой проскользнула в кресло. Подобрала ноги, уютно устраиваясь на мягком широком сидении, и водрузила на колени миску с салатом, за которой и ходила сейчас на кухню.
– А нам?! – Штефан чуть не подпрыгнул на диване от возмущения и очень правдоподобно выпучил глаза из орбит. – А как же накормить двух прекрасных мужчин, которые, между прочим, сейчас загнутся от голода?!
Ада демонстративно подцепила вилкой кусочек курицы и отправила в рот. Еще и довольно прижмурилась, наглядно демонстрируя, как ей вкусно.
– Мы с горя сопьемся, умрем, и смерть наша будет на твоей совести, бессердечная женщина! Руди-и-и! Ну хоть ты ей скажи!
Рудольф не отреагировал, потому что в настоящий момент он был занят очень важным делом – постигал дзен. А поскольку парнем он был последовательным и усердным, то и этому занятию предавался с полной самоотдачей. Хотя со стороны просто казалось, что невнятный всклокоченный придурок, пристроившийся на диване в позе дохлой каракатицы, скрестив ноги, зачем-то пытается отколупать остатки фольги с крышки пол-литровой зеленоватой бутылки. Периодически что-то фыркает себе под нос, недовольно встряхивает головой, откидывая со лба лезущие в глаза волосы, и продолжает старательно ковыряться ногтем.
Рудольф Габсбург ко всему подходил обстоятельно и со знанием дела. Поэтому и спивался тоже – обстоятельно.
Поняв, что с этого фронта поддержки ему не дождаться, Штефан горестно вздохнул и потянулся за второй бутылкой, которую этот ирод еще не успел осквернить. Ада чуть слышно хихикнула, старательно делая вид, что она всецело поглощена поеданием салата, и больше ничто в этой жизни ее не интересует.
– Если ты не против, я у тебя сегодня заночую, – наконец Рудольф все-таки отковырял фольгу и удосужился поднять голову. Совершенно напрасно – черными синячищами под глазами можно было бы даже уличное хулиганье отпугивать, не то что хрупких юных девушек.
Штефан фыркнул, не удержавшись. Помилуйте, какая галантность! Просто мир, любовь и благолепие. Смотреть тошно... Чтобы хоть немного разбавить почти физически ощутимую приторность от такой умильной сцены, он плеснул себе в стакан немного темно-красной жидкости, и тут же поморщился от ударившего в нос густого травяного запаха.
– Да чтоб я еще раз доверил тебе покупать выпивку! Глушить ликер в чи-стом виде – это же какое-то издевательство!
– Хороший ликер, не выебывайся, – Рудольфа в детстве явно не учили правилам приличия. Мало того, что на старших матерится, так еще и стаканами пользоваться не умеет. Вцепился своей клешней в несчастную бутылку, будто иначе ее может кто-то отобрать, и присосался к горлышку. – А не нравится – не пей. Мне же больше достанется.
– Радость моя, а тебе не много будет? – девочка очень старалась казаться заботливой. Хотя в глазах ясно читалось: «Ах ты ж убогонький, опять наклюкался?» – Еще немного, и ночью ты будешь именно спать. Причем прямо здесь, потому что до кровати я тебя не потащу.
– Ничего не имею против, мне и диван нравится. И вообще, я заслужил, – в подтверждение своих слов он откинулся назад, пытаясь пристроить затылок на слишком низкой спинке. – Штефан, напомни, чтоб я дал тебе в зубы, когда в следующий раз соглашусь писать скрипты для подделки документов в налоговую. Третьи сутки не сплю!
Штефан только заржал, для верности делая еще пару глотков. Нажираться в хлам пакостью, похожую по вкусу на суспензию от гастрита, он не планировал, но на абсолютно трезвую голову разговаривать с этим нелюдем невозможно.
А со скриптами вышло забавно. Впрочем, как и всегда. «Ру-у-уди... Ты же такой умница! – Иди в задницу, помогать не буду. – Да там чуть-чуть, за пару часиков сделаешь... – Знаю я твое чуть-чуть, опять на неделю работы. – Ой, да брось ты. Или боишься, что не справишься? – Штефан, повторяю: иди в задницу. – Точно боишься. – Блять, показывай, что там у тебя?!» Ничему идиота жизнь не учит: три года уже знакомы, а до сих пор ведется, как миленький.
– Какая жертвенная самоотдача! Я тронут до глубины души. Но схуяли, друг мой? Помнится, ты только по ночам должен был ими заниматься.
– По ночам и работал. А днем в моем доме даже мертвец не уснет. Тетя Хелен в гости приехала, – Рудольф поморщился, будто у него опять начинала болеть голова, и спешно отхлебнул еще. А бутылочка-то пустеет на глазах... – Вместе со всем своим выводком: трое детей, внуков штук семь... или восемь... Не знаю, у меня от такого количества детей в глазах рябит. Они у нас не помещаются! И папа еще ходит и недвусмысленно косится. То на выводок, то на меня. Совсем недвусмысленно.
Ада уже даже не пыталась сделать серьезное лицо. От греха подальше по-ставила на стол миску и рассмеялась, кокетливо посматривая на бедного работягу. У нее приятный голос, и смех такой же – тихий, но заливистый, будто колокольчики.
– Тогда я вдвойне тронут, спаситель мой! – Штефан сочувственно похлопал Рудольфа по плечу. – Иди сюда, я тебя расцелую!
Рудольф воспринял приглашение по-своему. Ну либо у него просто опять затекла шея. По крайней мере, он снова забрался на диван с ногами и привалился спиной к плечу Штефана, да еще с таким равнодушным видом, будто перепутал его с подушкой.
– Руди, а ты не охуел?
Вместо ответа тот недовольно фыркнул и поерзал, устраиваясь удобнее. Ну да, охуел. В край. И даже на несильный удар локтем в поясницу не отреагировал, только демонстративно приложился к своей ненаглядной бутылке. Дескать, пьяный я, мне все можно. Пришлось смириться и постараться не шевелиться, а то свалится еще.
От очередного глотка тягучей горьковатой настойки неприятно защипало в носу. Штефан пьянел слабо, вернее – он не пил столько, чтобы опьянеть, поскольку любил, когда мозг оставался полностью ясным. Так что сейчас – самый подходящий момент, чтобы одним махом опустошить стакан, в котором только на дне плескалось чуть-чуть ликера, и убрать с глаз долой.
– Что, ты уже сдулся? – ехидство в голосе Рудольфа было непередаваемым. Он окончательно разлегся на диване, пристроившись затылком на плече, а теперь слегка повернул голову, хитро поглядывая на Штефана снизу вверх.
– Цыц, – пустой стакан легонько стукнулся донышком об его висок. Так, для профилактики. – Друг мой запойный, алкоголем я услаждаю свои вкусовые рецепторы, а не упиваюсь до чертиков. И прямо сейчас мои вкусовые рецепторы говорят мне, что только больной извращенец может пить эту гадость прямо так, ни с чем не смешивая. Ты у нас извращенец?
Ада активно закивала, делая большие глаза и очень стараясь не заржать в голос.
– Возьми, да и проверь, – Рудольф зевнул и уже изрядно окосевшим взглядом уставился на почти опустевшую бутылку в своих руках, философски покачивая ей в воздухе.
– Это предложение?
– Ага.
Говорят, что безумие заразно. Врут. Идиотизм – вот что заразно! Штефан раздраженно дернул свободным плечом и почти на автомате отпил несколько глотков прямо из горлышка своей бутылки. Чтобы, так сказать, на собственной шкуре попытаться понять затейливую логику приятеля. О том, что логики там нет никакой вообще, он догадался почти сразу, когда откровенно нетрезвое тело в очередной раз завозилось и, не справившись с управлением, таки начало соскальзывать с его плеча. Куда именно – он не знал, и был точно уверен, что знать не хочет.
– Руди, сволочь ты последняя, веди себя прилично! – почти взвыл Штефан, пытаясь сграбастать потяжелевшую тушку в охапку и привести в хотя бы относительно сидячее положение. – Господи, ну за что мне такое наказание?! Где я был так грешен?!
– Не ори мне в ухо, у меня от тебя мигрень.
Рудольф все-таки внял голосу совести (очень громкому и очень возмущенному, подкрепленному активными тычками в бок) и кое-как сел. Встряхнул буйной головушкой, будто пытаясь разогнать сгустившийся в мозгу туман, потер глаза. Это помогло – падать он перестал, но лишенное какой-либо поддержки тело все равно чувствовало себя неуютно. Поэтому он снова привалился к такому хорошо знакомому плечу, только теперь уже для надежности оперся на него локтем.
– Извини... – виновато ткнулся лбом в висок.
– Аййй, отстань, – Штефан безнадежно махнул рукой и нервно подергал себя за ус. Налил полный стакан. Опьянеет? Ну и хер с ним. Имеет он право немного расслабиться, в конце-то концов? – Как же от тебя перегаром разит!
– По-моему, хватит вам обоим, – Ада зевнула и потянулась за планшетом, теперь уже окончательно сворачиваясь в кресле калачиком. – Мальчики, вы тут еще долго будете сидеть и переругиваться?
– Долго, – Штефан утвердительно кивнул с широченной улыбкой. – Милая, ну вот как будто ты не знаешь нашего Руди? Три года я с ним знаком – а ему лишь бы упиться до потери памяти, подраться и затащить кого-нибудь в постель. Если б не моя скромная персона – вообще пропал бы человек!
– В жизни не поверю, что ты сам не такой же, – девочка даже головы не подняла, что-то меланхолично перелистывая на экране планшета. – Все вы, мужики, одинаковые. Вон, и ликер ты все-таки оценил. Смотри, не напейся. Иначе будут тут сидеть два пьяных идиота вместо одного.
– Вот возьму и напьюсь! – мстительно пообещал Штефан. – И ты воочию убедишься, что даже в хлам пьяным я адекватнее него!
Будто в подтверждение своих слов, он залпом влил в себя весь стакан. Зря, конечно. Суммарная доза алкоголя была по-прежнему не слишком велика, но вот разовая моментально дала в голову, расползлась липкой дымкой. Все же, надираться-то он не планировал.
– Не верю, – Рудольф почти мурлыкнул и демонстративно поднес к губам свою бутылку, нарочито медленно, будто растягивая удовольствие, допивая жалкие остатки ликера. – Ни разу тебя по-настоящему пьяным не видел. Может, ты просто отрубаешься, и все?
– Но-но, радость моя, я постарше тебя буду! – Штефан хохотнул. Помилуйте, это чудо еще и пытается его дразнить? – И в пьянках у меня опыта поболее.
– А в остальном? – глаза отчаянно косили, взгляд нормально не фокусировался, а все равно – в нем проскакивали хитрые искорки, и Рудольф сощурился, придвигаясь поближе, хотя по факту – просто привалился к многострадальному плечу еще больше. – Помнится мне, в твоей обвинительной речи в мой адрес были еще два пункта.
– Хочешь, чтобы я тебе морду набил?
– Не-не, там еще что-то было, – он закусил губу, старательно изображая напряженную работу мысли. – Ща... вспомню.
– Руди, блять!.. – Штефан очень хотел что-то еще добавить. Цветистое и вычурное, насыщенное множеством изысканных метафор, идеально описывающих всю глубину его самых нежных чувств к поддатому другу. Но вместо этого только торопливо отхлебнул еще немного ликера.
Ну ведь нарывается же, дурень. Наверняка сам не понимает, что творит, не в том он сейчас состоянии, но нарывается активно. Какие провокации, помилуйте... По-хорошему, его бы просто дотащить до спальни, выгрузить на кровать и закрыть до утра, чтоб проспался. Такого даже бить жалко, какую бы чушь он ни молол. Он и так-то дурачок, а сейчас еще и дурачок пьяный.
– Пффф... – Рудольф перекинул руку через его шею, намереваясь то ли обнять, то ли просто повиснуть. – Так. И. Знал. Ты всего-то полбутылки выпил, а уже нажрался и сейчас захрапишь. Тоже мне, старый и опытный...
Все. С него хватит. С них обоих хватит. Еще и Ада, хитрая зараза, помалкивает в своем кресле, а сама косится на них и посмеивается, ждет, что дальше будет. Нашла себе бесплатный цирк.
– О горе мне! Все, ты меня заебал, пошли.
Закинутая на плечо рука оказалась весьма кстати. По крайней мере, Рудольф смиренно дал обхватить себя за талию и не рыпался, когда его оторвали от дивана и поставили на ноги. Даже попытался стоять сам. Выходило плохо: шатало его нещадно, но упасть он не порывался, даже более того – побрел в сторону спальни, медленно, неуверенно переставляя ноги, но и на Штефана уже только опирался, не пытаясь повиснуть мешком. И на том спасибо... Даром, что тощий, а все равно тяжелый.
И дверь он тоже захлопнул за собой сам, пнув ее ногой.
А дальше Штефан испытал чувства, зависшие где-то между «Ну наконец-то!» и «Что, опять?!». Потому что Рудольф, вот только что казавшийся почти приличным и вставшим на путь истинный, сразу резко растерял остатки адекватности и повалился на кровать, утаскивая друга за собой. И ладно бы просто по инерции. Так нет – нарочно вцепился обеими руками, а силы у него даже в таком состоянии было хоть отбавляй.
– Руди, чтоб тебя! Последние мозги пропил?
Рудольф только хмыкнул и ухватил его за воротник, потянулся к нему, ткнулся носом куда-то в щеку, – но почти сразу откинулся назад с тихим смешком.
– Хоть сейчас-то не выделывайся... – голос негромкий, но уверенный, даже язык не заплетается.
Нарвался. Хотя, строго говоря, Штефан уже и сам был не против. Он все-таки чуть-чуть, но захмелел, а когда зеленоватая алкогольная дымка приятно опутывает и туманит рассудок, хочется продолжить вечер наиболее логичным образом. Тем более, не абы с кем, а со своим хорошим знакомым, которого знаешь как облупленного, и который точно не подложит какую-нибудь свинью. Мало того, что дурачок, так еще ж и добрый.
И пахнет от него уже не перегаром, а полынью, как от ликера, которым он так усердно накачался. Забавно. Обычно пьяный человек предстает перед окружающими в самом неприглядном виде, а Рудольф со стороны может показаться вполне вменяемым. Более того – красивым, потому что в кои-то веки расслабляется, смотрит прямо, а не напряженно исподлобья. И даже мятая одежда и воронье гнездо на голове его ничуть не портят. Улыбается он тоже – красиво. И как-то торжествующе.
Подвоха Штефан не заметил. Даже когда его, и пиджак-то не дав снять, снова изловили за галстук и потянули на себя. Только он, вопреки собственным ожиданиям, почему-то нелепо ткнулся носом Рудольфу в плечо, а потом услышал громкий хохот. Совершенно трезвый.
– Я выиграл!
Сообразить, что это и нахуя, Штефан не успел. Потому что его тут же аккуратно пихнули в бок, отползая в сторону, а в дверь осторожно просунулась кудрявая головка Ады.
– Что, уже? – разочарованно протянула она.
Штефан сел. В буквальном, переносном и всех прочих существующих смыслах, ошалело хлопая глазами и пытаясь догнать, какого, собственно, хера тут происходит. Не догонялось. От этих двоих помощи ждать не стоило. Рудольф тоже сидел на кровати и истерично ржал, закрывая лицо руками. А Ада все-таки прошмыгнула в спальню и на всякий случай спряталась у него за спиной, неуверенно выглядывая из-за плеча и хихикая.
Осознание приходило медленно и печально, с явной неохотой, потому что нетрезвый мозг очень хотел, чтобы его оставили в покое, а не вынуждали соображать. А еще мешала такая маленькая, противненькая штуковина под названием «гордыня», которую только что ткнули носом в лужу. Потому что Штефан Рац повелся. Не впервые в жизни, конечно, и ему случалось облажаться. Но впервые – так по-глупому, да еще и со стороны людей, от которых он подвоха точно не ожидал. Ну кто бы мог догадаться, что этот оболтус Руди додумается прикидываться в доску пьяным и ничего не соображающим дурачком, чтобы его соблазнить? В страшном сне не приснится!
Раскатистый звук шлепка ладони о лоб нарушил вечернюю тишину спального района Вены.
– Штефан... – кажется, Рудольф наконец проржался и теперь просто сидел, скрестив ноги, вытирая выступившие от хохота слезы. – Не злись, а? Просто достал ты уже постоянно меня втягивать в свои аферы. Я ж дурак, я ж ведусь на твои провокации.
– И мы поспорили, что ты тоже поведешься, – подала голос Ада, все еще посмеиваясь и даже не пытаясь казаться виноватой. – Вернее, это Руди так говорил, а я не поверила. И... Мы решили тебя немного разыграть. А раз уж он всю эту кашу заварил – то ему же и расхлебывать пришлось.
– Спорщики хреновы, – Штефан даже забыл, что ему, вообще-то, в любой ситуации следует придуриваться и паясничать. – Рудольф, твою же ж мать. И откуда только в твоей светлой головушке зародились такие мысли, а?
Рудольф шмыгнул носом, очень правдоподобно изображая раскаяние. И тут же словил несильную, но ощутимую затрещину, от которой только ойкнул и вжал голову в плечи.
А Штефану стало легче. И даже не от затрещины – а от понимания того, что эти два ржущих идиота по-прежнему остаются ему просто приятелями. С миллионом оговорок, безусловно, тысячами «но», «если» и «при условиях», – вот только среди этих оговорок не будет такой приторно-слащавой характеристики, как «любовник». Или «любовница». Потому что это очень важно – сохранять дистанцию.
Потому что – нахрен надо.
– Вы оба сведете меня в могилу! А потом еще и на костях попляшете, нелюди! Не любите вы меня! Попомни мои слова, Руди, – когда-нибудь мое терпение лопнет, и я тебя, скотину, отравлю!
Рудольф, кажется, понял, что злиться на него не будут, и снова засмеялся, неуверенно потирая затылок. Нет, он все-таки сильно пьян – хихикает совершенно по-дурацки, глаза нещадно косят, движения смазанные. Если бы не Ада, прильнувшая к его спине и обнявшая сзади за шею, – свалился бы уже. Глупый мальчишка. Но, – и теперь Штефан точно это знал, – этого мальчишку нельзя как подпускать к себе слишком близко, так и позволять уйти слишком далеко. Держать под постоянным контролем – но давать свободы больше, чем кому бы то ни было. Слишком ценен тот, кто может быть настолько непредсказуем.
Поэтому его нельзя потерять.
И Штефан расхохотался сам, кажется, впервые в жизни донельзя довольный тем, что рядом с ним оказались такие люди. Его смех расценили по-своему. Ада наконец перестала прятаться и перебралась к нему поближе. Улыбнулась и совершенно неожиданно чмокнула в щеку. Да и Рудольф подсел рядом и, старательно удерживая себя в прямом положении, неловко похлопал его по плечу, а затем, не удержавшись, взлохматил волосы. Прическу испортил, гад такой.
В такие моменты Ада Рихтер забывает о том, что она – дочь наркоманов, жизнь которой оценивалась в две дозы героина. Это не ее чудом спас наркоторговец, загнавший родителей в ту яму. Это не она спит за деньги с его лучшим другом. Потому что наркоторговец ласково улыбается и треплет ее по голове, называя «девочка моя», а ее любовник, от которого она полностью зависима, – ведет себя как добродушный беззаботный мальчишка. И Ада убеждена, что он – баловень судьбы, никогда не страдавший по-настоящему, который может поделиться с ней частичкой своей удачи.
В такие моменты Рудольф Габсбург забывает о том, что он – наследник крупнейшей корпорации, избалованный недоросль, которого терпят только из-за денег и связей. Это не его лучший друг прямо сейчас обдумывает, как бы повыгоднее его использовать. Это не женщина, в которую он почти готов влюбиться, пересчитывает содержимое его кошелька. Потому что лучший друг смеется, демонстрируя ранние морщинки в уголках глаз, – все от того же смеха, а почти любимая женщина сегодня од утро будет лежать рядом и задумчиво гладить его по голове. Глупо и по-детски, кто увидит – на смех поднимет, но ему нравится.
В такие моменты Штефан Рац почти готов поверить в то, что эти двое – его настоящие друзья. Это не он воспитывает их, бережно взращивая именно те качества, которые нужны ему самому, – и вместе с тем давит, душит своим смертельным обаянием, искореняет все то, что делает их независимыми. Это не он хочет выжать из них обоих по максимуму, все, на что они способны, – а потом выбросить. Потому что они смеются, дурачатся, как дети, и, кажется, искренне его любят. Прямо сейчас. В этот момент. Почти готов. А какое из этих двух слов ключевое – догадайтесь сами.
В такие моменты они просто Ада, Руди и Штефан. Близкие друзья, которые любят вот так собираться вместе в баре или на квартире у одного из них. Пить что-нибудь невыносимо крепкое и горькое или наоборот – легкое, приторно-сладкое. Смеяться. Сейчас все трое смеются просто потому, что им весело.
В гостиной снова царило оживление. Ада все-таки расщедрилась и поделилась вчерашними бутербродами, забытыми в холодильнике. Штефан истерил, что в жизни больше к этому «извергу белобрысому» и на два метра не подойдет, – и тут же плюхнулся на диван, обнимая «изверга» за плечи с такой силой, что у того затрещали кости. А Рудольф под шумок добрался до недопитой бутылки, так и оставленной на столе.
От густого, тягучего ликера по организму разливается приятное тепло, мозг постепенно обволакивает невесомой дымкой, пахнущей пряными травами и опавшей осенней листвой. Все так легко, просто и понятно. Это почти – счастье. Пьянящий алкоголь, пьянящая любовь к людям, которые сейчас рядом, – они дают давно позабытое ощущение покоя и ласки. И хочется, чтобы это состояние длилось вечность, но... Но даже в такие моменты Рудольф Габсбург чувствует на корне языка жгучую полынную горечь.
@темы: #Elisabeth, #Rudolf Habsburg, #cyberpunk, #обаятельный мерзавец
-
-
21.03.2017 в 18:32ко всему подходил обстоятельно и со знанием дела; спивался - тоже
- в цитатник. Однозначно.
Второе: какая же сама "шутка" болезненная. Тут не "полынь" на языке, Glenfiddich залпом минимум (если бы эти оболтусы додумались его пить) - чтобы с привкусом исчезающего пожара. Даже не знаю, что хуже: что все осталось так, как есть, или если бы один другого уломал.
-
-
21.03.2017 в 18:48Ох, поверьте, эти оболтусы и не такое пили)
Вы задали мне цель в жизни, ну.А что касается "болезненности" и "полыни на языке"... Вы же сам "I am machine" читали? Тут прямая отсылка к событиям, которые в нем описаны.
Что Рудольф, кажущийся самым беспечным из всей троицы, - даже в такие минуты не забывает о том, кто они друг другу на самом деле. Ада забывает и витает в облаках. Штефан почти забывает и все-таки помнит, но он откровенно доволен жизнью - он это умеет, ему ничего не стоит абстрагироваться и просто наслаждаться моментом. А Рудольф, даже в стельку пьяный и счастливый от того, что так проводит время с другом и любовницей, - помнит, и его это угнетает.
-
-
21.03.2017 в 19:16Ох, поверьте, эти оболтусы и не такое пили)
Поправка/уточнение: если бы эти оболтусы додумались пить его в тот момент.
Вы же сам "I am machine" читали?
(с поклоном дворецкого) Yes, My Lord.
Я увидела в конкретно этом фрагменте некую концентрацию/отправную точку, которая фиксирует дальнейшее развитие событий именно в том положении, в каком оно и пойдет именно так - а не иначе. Выстрел ли, палата сумасшедшего, все произошедшее через два года, двадцать лет и сто двадцать - делают свой щелчок здесь. Еще когда что-то можно изменить и не запустить конвейер так, как он пошел. Что кто-то из них только в этот момент все же мог бы сломать то, что потом пойдет по накатанной. Пусть даже и ценой собственной сломанной программы.
-
-
21.03.2017 в 19:32Ой. Я все. Кто-то еще это прочитал.
И выжилЯ увидела в конкретно этом фрагменте некую концентрацию/отправную точку, которая фиксирует дальнейшее развитие событий именно в том положении, в каком оно и пойдет именно так - а не иначе.
По сути - да. Вы правы.
И дистанция была установлена даже не по принципу "спать с ним/не спать" - уж за три-то года эти два полудурка успели друг друга хоть немного узнать, чтобы понять рискованность сего действа. Но у Штефана как раз на этом моменте щелкнуло в мозгу, что за своего подопечного надо взяться как следует. Потому что он может быть очень полезен, ему стоит доверять, - и одновременно нельзя спускать его с короткого поводка. А там уже пошло по накатанной: таблетки в выпивку (не десцидол - другие), постоянные интриги за спиной, привлечение сомнительных знакомств и прочее, прочее.
-
-
21.03.2017 в 19:45Ммм... я об этом во вторую очередь подумала, даже в десятую; а в первую - что, фактически, Рудольф сговорился за его спиной с Адой. По сути, там могло быть что угодно, кроме "спать/не спать". С таким же успехом... подкрутить в любимое нейтральное курево перец перед ответственным совещанием. Или вытряхнуть перед оным втихаря важный документ. Или заложить баг в программу, который всплывет только во время демонстрации. Т е, щелчок произошел просто в том аспекте, который для Штефан был действительно важен. Просто секс в данном случае оказался самым ближайшим и первым пришедшим на пьяный ум аспектом, возможно, даже случайным. И пусть Штефан его забыл в перспективе краткосрочной памяти, но "дистанция была установлена..." - далее, по тексту.
-
-
21.03.2017 в 20:05И плюс важным фактором для выбора способа мести стала возможность провокации. Они не просто хотели сделать пакость - они хотели спустить Штефана с небес на землю, показать, что не только он может обдурить кого-то и взять "на слабо". Но сповоцировать его в чем-то сложном (особенно - связанном с его бизнесом) они не могут - кишка тонка, Штефан в этом плане всегда предельно серьезен и расчетлив, он бы их раскусил. А тут - пьяненький идиот под боком, ну помилуйте, какой от него может быть подвох?
И пусть Штефан его забыл в перспективе краткосрочной памяти, но "дистанция была установлена..." - далее, по тексту.
И они ему этим даже, в каком-то смысле, услугу оказали.
И потому-то Рудольф - помнил.
Ага. Потому что он понимает, что поступил-то все равно откровенно подленько. А смеется и шутит вместе с ними. И Ада понимает, что она лгунья и лицемерка - а смеется. И Штефан знает, что он подонок, - а смеется. Все трое прекрасно осведомлены о том, как они друг другу врут, подставляют, притворяются, - а все равно на какой-то момент, всего на мгновение, они по-настоящему счастливы. Без всяких "но", "если", без притворства.
И от этого диссонанса у Рудольфа едет крыша. Потому что он вообще склонен к рефлексии.
-
-
21.03.2017 в 21:57Спасибо вам, мой дорогой, этого кусочка мне, пожалуй, и не хватало для полного счастья)
-
-
21.03.2017 в 22:34Вот кстати. До меня только сейчас дошло, что темно-красный, приглушенный цвет - он, в принципе, очень сильно с ними связан.
У Ады - красная одежда (а она так одевается не для себя - для них). В "Ноунейме", где они часто встречались, - теплый свет и красновато-коричневые диванчики, а стулья и барная стойка косят под красное дерево. В спальне у Ады - бордовое покрывало на кровати. Любимый коньяк Рудольфа - с красноватым отливом. И даже на злосчастной бутылке с этим самым коньяком, когда она возвращается к Штефану, - засохшие разводы от крови.
зелёным и золотистым,
Вы будете смеяться. Я это не описывал, но у меня в голове все время стояла картинка, что кресло Ады - это такое невнятное бесформенное нечто, очень мягкое и удобное, и непременно вырвиглазно-салатового цвета.
-
-
21.03.2017 в 22:35Вот вам постоянно не хватает каких-то кусочков, да что вы за человек такой! *старается не ржать*
-
-
21.03.2017 в 23:33Вооо... то, что я
хожу кругами вокруг да околовсе пытаюсь сказать и никак не получается.Есть неотвратимости, которые, как ни крути, должны случиться. А есть - развилки. Когда
Сиси все-таки долбанулась с дерева настолько, что не смогла присутствовать на приеме, и Франц-Иосиф все-таки женился на ЕленеАда бы чуть-чуть опоздала. Или Рудольф бы перепил достаточно, чтобы на Аду уже было плевать. Или... да, вариантов масса, когда бы даже уже заключенные спор не стал бы шуткой, не реализовался.Я не знаю, что здесь - неотвратимость или развилка. Но... заглянуть туда, в зазеркалье - было прекрасно. )
-
-
22.03.2017 в 06:45Вот вам постоянно не хватает каких-то кусочков, да что вы за человек такой! *старается не ржать*
Прекрасного много не бывает!
-
-
22.03.2017 в 08:41И тут я резко вспомнил "Господина Никто".
И все. И вот - зачем? *стенает*
Идеи, уйдите, кыш-кыш-кыш.