Во мне спорили два голоса: один хотел быть правильным и храбрым, а второй велел правильному заткнуться.
Название: I am machine
Автор: Shax
Фандом: мюзикл «Элизабет», интерпретация театра TOHO, 2016 г.
Размер: макси
Категория: недо-слэш
Жанр: АУ (конец 2050-х), (не)научная фантастика, жалкие попытки в киберпанк.
Рейтинг: R
Краткое содержание: «А машины делали все так безошибочно, что им в конце концов доверили даже поиски цели жизни самих этих существ. Машины совершенно честно выдали ответ: по сути дела, никакой цели жизни у этих существ обнаружить не удалось. Тогда существа принялись истреблять друг друга, потому что никак не могли примириться с бесцельностью собственного существования.
Они сделали еще одно открытие: даже истреблять друг друга они толком не умели. Тогда они и это дело передоверили машинам. И машины покончили с этим делом быстрее, чем вы успеете сказать “Тральфамадор”.» (К. Воннегут, «Сирены Титана»)
Предупреждения: 1. Концепт – сборная солянка идей из самых разных произведений, до которых только дотянулись мои загребущие ручонки, и странной недофилософии в духе жанра. И ОЧЕНЬ много рефлексии.
2. Боль и страдания. Серьезно. Я нежно люблю всех персонажей, как канонных, так и авторских, и именно поэтому у них в жизни творится ебаный распиздец.
3. Часть текста написана как пародия на язык программирования С++. Именно пародия – синтаксис упрощен донельзя, ни на какую достоверность я не претендую.
4. Мистики тут нет. Совсем. Вообще. Это я на всякий случай.
Примечание: А примечаний будет много. Все необходимые сноски будут даны по ходу текста, чтобы не пихать их в шапку.
Посвящение: little.shiver, сэр Начальник, Себастьянчик и просто Смерть моя! Вы не только утянули меня на самое донышко этого замечательного фандома – вы еще и снизу постучали.
А если серьезно – то очень многое в моей голове появилось (и вылилось позже в ворд) после ваших же «Правил игры». Спасибо вам~
Глава 1010
В ответ на резкий недостаток кислорода головной мозг начинает постепенно отключать наименее важные для обеспечения жизнедеятельности функции. Сначала – скелетная мускулатура. Немеют руки и ноги. Даже если захочет высвободиться – это уже невозможно, мышцы перестают слушаться. Отказывает цветовое и периферийное зрение – мир становится черно-белым и сужается, как будто уходит в тоннель. Отказывает слух. Вследствие сдавливания шеи ременной петлей[31] давление крови в кровеносных сосудах головы возрастает, лицо краснеет, багровеет, синеет, а затем приобретает темно-бурый цвет. Глаза выкатываются из орбит, и на них появляются многочисленные пятна крови из лопнувших капилляров, язык синеет, распухает и вываливается наружу. Изо рта идет пена то ли мутно-желтого, то ли грязно-белого цвета с розовыми подтеками. Не может даже закричать. Только хрипит – из-за перелома больших рожков подъязычной кости повреждена гортань.
Полное понимание происходящего.
«Когда летишь с моста, понимаешь, что все твои проблемы решаемы. Кроме одной – ты уже летишь с моста».
Сознание отключается.
Мышцы бесконтрольно расслабляются и сокращаются. Опорожняются мочевой пузырь и кишечник. Тело конвульсивно дергается, извивается, как будто танцует. Нога врезается в столешницу – под штаниной на голени остается внушительный кровоподтек.
Угнетение и остановка дыхания. Потом – сердечной деятельности.
Клиническая смерть плавно переходит в биологическую. Обмякшее тело больше не способно поддерживать постоянную температуру и постепенно охлаждается до температуры окружающей среды. Наступает трупное окоченение.
Одиночная странгуляционная борозда на шее широкая, с отпечатками люверсов, темно-бурого цвета. Сильнее всего вдавлена под подбородком, образуя фиолетовый кровоподтек, разомкнутые концы ведут к затылку. Кожа на ней на ощупь плотная, похожая на пергамент. А над бороздой собралась во вздувшиеся валики – сосуды в этом месте расширены и переполнены кровью. Разлитые обильные трупные пятна темно-фиолетового цвета наиболее ярко выражены на нижних отделах туловища и нижних конечностях. Местами на фоне даже выступили мелкие точечные кровоизлияния. Предплечья и кисти рук приобрели синюшный оттенок. Обильные кровоизлияния так же на шее: надорвались грудинно-ключичные мышцы, образуя небольшие кровяные сгустки, и под тяжестью грузного тела растянулись сонные артерии, отчего разорвались их внутренние оболочки ниже петли.
В комиссионной лавочке по перепродаже компьютерного барахла темно. У хозяина сегодня выходной, поэтому в ней никого нет. Живых – никого. Только сиротливо мерцает голубоватым экраном один-единственный включенный моноблок. На экране – окошко редактора компилятора с фрагментом очень длинного кода, даже бегунок скролла почти незаметен. Параметр #include. Две ссылки на внешние файлы с изображениями.
* * *
– Герр Рудольф! Вы к директору?
Оскар. Как всегда, рассеянно улыбающийся, немного не от мира сего. Пронесся по коридору, будто миниатюрная комета с хвостом из белого халата, на ходу размахивая стопкой каких-то бумаг.
– Сможете ему отдать? Пожалуйста! Я совсем замотался, никак не успею!
Черт побери, какой милейший парень. Вот бы все в этом серпентарии были такими... Рудольф сам заулыбался и кивнул, забирая бумаги.
– Идите уже по своим делам, Оскар. Конечно, я передам.
– Спасибо! Герр Рудольф, а у вас же сегодня презентация вашей АСУ? – у него нехорошо заблестели глаза.
– Да какая там презентация, я же только папе... то есть, директору показывать ее буду. И может, еще начотдела информационной безопасности придет. И АСУ не моя же, – Рудольф чувствовал себя глупо. Будто оправдывается. – Наша, а я так... кое-какие изменения внес...
Оскар рассмеялся и аккуратно похлопал его по плечу. Что со стороны выглядело забавно, поскольку маленький инженер был почти на голову ниже.
– Как закончите – загляните к нам в лабораторию, ладно? Если время будет. Отпразднуем. Хельга как раз сегодня печенья принесла, а еще мы недавно какой-то новый вкусный чай на весь отдел закупили. А сейчас – удачи вам!
Последнее он выкрикнул уже на ходу, исчезая за в коридоре поворотом.
Подумать только, какая прелесть. Рудольф усмехнулся и покачал головой. На чай с печеньем его позвали, блин. Ну что за люди?
Чудесные люди, на самом деле. Все эти инженеры, программисты, нейробиологи, – как островок посреди гнилого болота под гордым названием «Wiener Touch Bionics». Они смешные. Нелепые в своей полной оторванности от реальности и потому – счастливые. По-своему заботливые и искренне любящие «молодого герра Рудольфа».
«Герр Рудольф» и рад был бы на всю оставшуюся трудоспособную жизнь осесть в какой-нибудь лаборатории в компании этих прекрасных особ, но увы. Его круг – это совсем другие люди. Это начальники и директора, заместители и деловые партнеры, – змеиный клубок, где все шипят, ворочаются, давят и грызут друг друга. За те без полтора с лишним года, что он провел в «Биониксе» практически полноправным сотрудником, Рудольф в этом убедился. А совсем скоро ему предстоит самому сдерживать этот клубок и не давать им окончательно поубивать друг друга – и развалиться.
Змеи это чувствовали – и теперь шипели и на него. Их не волновало то, что его затея была направлена на благо всей компании, процветание которой было выгодно и им самим. Они с тупым упрямством перекрывали ему все возможности, закрывали доступ к самой необходимой информации и даже порой предоставляли ложную, всячески мешали, злорадствовали. И назло им Рудольф все с большим энтузиазмом зарывался в работу, с нетерпением ожидая того дня, когда получит наконец право как следует закрутить им гайки.
Осталось совсем чуть-чуть.
Вот и отцовский кабинет. На двери – номер «101»[32]. Вообще-то, должен быть «1010», – десятый кабинет сотого, самого верхнего этажа, – но последняя цифра пару дней назад отклеилась, а заменить ее почему-то руки ни у кого не доходили.
– О, Рудольф! Заходи.
Франц Иосиф приветливо заулыбался и нервно одернул пиджак. Как будто его сын сейчас будет сдавать выпускной экзамен в университете. Рудольф не сдавал – преподавателей тогда вполне устроил пухлый заклеенный конверт. Ну что ж, папа, наверстаем упущенное?
Он сейчас и правда почувствовал себя как на экзамене. Ослабил слишком старательно затянутый галстук, зачем-то поправил манжету и аккуратно водрузил на заранее приготовленный стол кожаную папку. Здесь – все прошедшие полтора года. Планшет с гигабайтами данных, которые непосвященному покажутся адским хаосом. Для красоты распечатанные на бумаге огромные схемы, графы и чертежи.
Откуда-то из-за спины выросла сухощавая фигура Тааффе, с явным любопытством уставившегося на стол. Старый хрен, увы, был обязан присутствовать и вникать, даже против своей воли. Франц Иосиф настоял. Видимо, в упор не замечая, как уныло вытянулись физиономии что у его сына, что у заместителя.
Рудольф выдохнул, зачем-то пригладил и без того прилизанные волосы и развернул во весь экран планшета внушительную схему.
– Вот это – фрагмент нашей нынешней АСУ, – он постучал по печатному чертежу, с боем вырванному у безопасников. – А это – те изменения, которые внес я, – палец обвел красными кружками несколько блоков на экране.
Руки не дрожали, язык не заплетался, но Рудольфу казалось, будто это и не он вовсе. Сейчас он будто бы видел себя со стороны: скупые точные жесты, которыми перелистываются страницы на планшете и раскладываются, сортируются бумаги, уверенный голос. Ни одного лишнего движения или слова. Только внутри все предательски похолодело, а страшнее всего сейчас – поднять глаза от презентации, встретиться взглядом с отцом.
Не зря он ночами сидел над каждой мелочью, только к утру падая в кровать с отнимающейся спиной. Не зря сверял бесчисленные таблицы данных вплоть до десятого знака, пока в глазах не начинало темнеть и двоиться. Все сам. Без посторонней помощи, каждую черточку на графике, каждую строчку в коде.
Отец должен оценить. Иначе просто и быть не может...
– Погодите, юноша.
Тааффе мягко отстранил его руку и с интересом вгляделся в схему на экране. Задумчиво пожевал губу, склонил голову набок, будто что-то прикидывал в уме.
– Я обратил внимание, у вас тут везде используются беспроводные каналы связи с удаленными хостингами, на которые вы и предлагаете выгружать значительную часть данных. А зачем?
Рудольф почти слышно скрипнул зубами, злясь на этого сморчка, мнения которого он вообще не спрашивал.
– Это самый современный и самый удобный способ хранения информации. Мы арендуем хостинг и выгружаем все туда, чтобы не засорять наши внутренние хранилища.
– А что с каналами связи с этим хостингом? Мы же не продуктовый магазин, у нас много ценнейшей информации.
– Во-первых, данные будут передаваться в зашифрованном виде. Во-вторых, я уже описывал систему, которая будет заниматься обеспечением защиты этих каналов от несанкционированного доступа. Сейчас еще раз покажу...
– Не стоит, я помню. Получается, нам придется разрабатывать собственную систему шифрования и ставить кучу дополнительного оборудования только для того, чтобы не хранить материалы на наших же внутренних серверах, как всегда было? Это нерационально.
– Зато надежно, – Рудольф дернул бровью, чувствуя, что начинает закипать. И почему, черт побери, молчит отец?! – Не говоря уже о том, что физические носители морально устарели.
– А еще дорого, – Франц Иосиф включился внезапно. – Нет. Это никуда не годится. Мы не можем себе позволить такие масштабные траты финансовых и человеческих ресурсов.
Кажется, опешил даже Тааффе.
– Ну почему же не годится? – он с сомнением потер подбородок. – Герр директор, взгляните: часть с шифрованием продумана весьма неплохо. Вы же много занимались программированием, я правильно понимаю? – этот вопрос был обращен уже к Рудольфу. – Если попробуете немного доработать ее...
– Не годится. Дорого. Долго. И ты этим занимался столько времени?
Он ожидал большего. Наверное... его можно понять. Франц Иосиф привык видеть рядом с собой людей не только талантливых и амбициозных, но и мыслящих на одной с ним волне. Возможно, его это и избаловало. И если нехватку фантазии или сообразительности он еще мог простить, – это дело наживное, если уж на то пошло, – то иной образ мышления – никогда. Его уже не выправишь. Да и... Будем честны: рационализм и выгода были для него куда приоритетнее новаторства.
– Как сотрудник компании и будущий директор, – голос предательски дрогнул, и выдержать сухой официальный тон не получилось, – я бы попросил проявить ко мне больше уважения и впредь не отзываться в таком тоне.
– Ты не сотрудник компании, – а вот у Франца Иосифа получилось отлично. – Ты пока еще здесь никто.
Они снова приходят к одному и тому же. Два своенравных упрямца. Один слишком высокомерен, чтобы прислушаться, второй – чтобы уступить. Так и будут продолжать топтаться на одном месте.
Чье терпение лопнет первым?
Рудольф уже знал ответ на этот вопрос.
– Благодарю за внимание, – на этот раз голос не подвел, хотя во рту тут же пересохло от одной-единственной фразы.
Он молча собрал со стола все материалы, наспех засунул их в папку и резко развернулся к выходу. Даже слишком резко – на мгновение закружилась голова и перед глазами поплыло, как от недостатка кислорода. Благо, всего на мгновение. И Рудольф быстрым шагом покинул кабинет со злосчастным куцым номером, только краем глаза заметив брошенный ему в спину удивленный взгляд Тааффе.
В чем несомненные плюсы отдельного жилья – там нет посторонних людей. Вообще. Совсем. Рудольф безмерно гордился тем, что таки сумел отвоевать неприкосновенность собственной квартиры, а приходившая два раза в неделю уборщица в расчет не шла. Она же по доброте душевной периодически подкармливала «бедного худющего мальчика», который сопротивлялся, ворчал, что заказать себе готовый обед и сам в состоянии, но этот бой ему было не выиграть.
Пожалуй, единственным минусом были габариты жилплощади. Рудольф привык к тому, что дома нужно спать и есть. И работать. Иногда – принимать гостей, поскольку Штефан на голубом глазу решил, что квартира друга – суть есть общая квартира. Для всего этого одной гостиной было более чем достаточно. И еще, может быть, спальни, потому что стоявшая там кровать очень полюбилась больной спине. Что ему делать с остальными тремя комнатами, он не представлял. Ну, раз надо – значит надо.
О том, что он с треском провалился, Рудольф успел сообщить Штефану по коммуникатору еще по дороге домой. Уговор встретиться и отпраздновать у них был и так, сейчас изменится только повод. И, скорее всего, объем выпитого алкоголя.
А еще Ада. В последнее время они виделись все реже – кажется, она мельком упоминала, что устроилась на работу официанткой. И оттого все заметнее было, как она менялась. С каждым разом становилась все дерганнее, ее состояние за считанные минуты менялось от активной заинтересованности до полной апатии, под глазами не проходили синяки, да и одежду она предпочитала теперь носить только с длинным рукавом. В общем-то, все было очевидно. Рудольф бесился, пару раз пытался промыть ей мозги, но привело это только к тому, что без Штефана она ему на глаза вовсе перестала показываться.
Вот и сегодня они пришли вдвоем. Ада сразу же компактно устроилась на диване, подтянув ноги. Штефан, как всегда полный энергии, выгрузил на стол две бутылки виски и накинулся с расспросами. Рудольф попытался отпереться. Штефан был неумолим. Пока ему не пересказали всю печальную историю с презентацией не только дословно, но и в лицах. Сочувственно покачал головой, тихо выматерился сквозь зубы и полез за сигаретами. На это Рудольф среагировал моментально.
– Курить – на балкон.
– Иди ты нахрен! Я высоты боюсь! – Штефан поежился, с опаской покосившись в сторону балкона. – Что в родительском доме у тебя там какая-то невнятная хрень была, что тут. Хоть бы застеклил для приличия.
– Мне так больше нравится.
– Извращенец гребаный... Ада, милая, как ты его терпела?
Она только хихикнула и потянулась к одной из бутылок, самостоятельно разливая виски по стаканам.
– Штефан, не кричи, пожалуйста. Мы же не за этим сюда пришли.
– Судя по тому, чем ты сейчас занимаешься, вы пришли окончательно меня спаивать, – Рудольф с улыбкой забрал у нее стакан и сел рядом. – Куда нам на троих столько?
– А вторая – тебе в подарок. Лично от меня.
Возмущенный тем, что ему не уделяют внимания уже целых две минуты, Штефан пощелкал пальцами у Рудольфа перед носом и демонстративно закурил.
– Э-эй! Что теперь делать-то будешь, алкоголик ты наш? Последуешь совету Тааффе?
– Да какой там совет... – Рудольф отмахнулся, сразу помрачнев. – Он надо мной издевается, ты сам-то не понимаешь? Ну занялся бы я тем, о чем он говорил, – а он бы снова нашел, к чему придраться. Только еще и с комментарием, что я не в состоянии сделать даже то, во что меня он так благородно ткнул носом.
– Погодь. Ты же говорил, что это отец был резок?
– Потому что Тааффе побаивается высказать мне все прямо в лицо. Как он меня ненавидит и считает тупым самодовольным выскочкой. Вот и науськивает, чтобы все то же самое высказал отец, который ему в рот смотрит.
– А ты смотришь в рот отцу, – Штефан покачал головой. – Прости, Руди, но это какой-то форменный трэш. Я тебя семь лет знаю и все это время только и слышу, что про наследника, про долг, про компанию. Про семейное дело какое-то. Ну сколько можно уже? Все время идешь у папаши на поводу. Я удивлен, как он еще не заставил тебя жениться.
Рудольф красноречиво покрутил пальцем у виска.
– Но когда-нибудь точно заставит.
– Ну вот когда-нибудь и женюсь, – на этот раз в невозмутимого меланхолика решил поиграть Рудольф. По крайней мере, над своим стаканом он медитировал именно с таким видом.
– Руди, тебе уже тридцать.
– А тебе – тридцать четыре.
– Но я-то не ору на каждом углу о том, что я наследник, как будто принц какой-то.
Кажется, даже Ада не выдержала и страдальчески закатила глаза.
– Штефан, отстань ты от человека.
– Девочка моя, он зимой выгоняет меня курить на свой ужасный балкон. Он не человек – он чудовище! Сердца у него нет!
– Штефан, уймись наконец. Отец тут не при чем. То есть, конечно, на меня с детства косились с мыслью, что сестры-то замуж повыскакивают и умотают, а я от «Бионикса» никуда не отверчусь. Да я и не хочу! Мне интересно то, чем мы занимаемся, я люблю эти чертовы лаборатории, эту возню с протезами, – все то, что моя семья собирала годами. Мне понравилось вместе с менеджерами ковыряться в техзадании, причесывая его до нормального вида, наблюдать весь процесс создания импланта от рисования модельки до написания прошивки и испытаний, я даже с клиентами общался до и после операций. И я хочу, чтобы все это развивалось, а не стояло на одном месте!
– Браво-браво, я от твоей вдохновенной речи даже прослезился, – Штефан театральным жестом смахнул несуществующую слезу с ресниц и шмыгнул носом. – А теперь возьми и перескажи все это нашим замечательным немецким коллегам. Штрауб будет в восторге – она без ума от талантливых молодых людей с горящими глазами.
Явное ехидство, заключенное в последней фразе, осталось без внимания. Потому что о германской клинике они не говорили уже давно, и Рудольф уже смирился с мыслью, что и эта затея прогорела.
– Да-да, – по выражению его лица Штефан обо всем догадался. – Штрауб на днях со мной связалась, все про тебя выспрашивала. Они намерены повторить свое предложение. Что, кстати, с этим твоим полным протезированием?
Рудольф замялся. Вообще-то, он сам ничего не знал о ходе создания кибернетического тела. Тод сразу предупредил, что на это время на связь выходить не будет, ни с ним, ни с Лукени – слишком велик риск, что его засекут. И действительно пропал на все полтора года. Объявился совершенно неожиданно примерно месяц назад – написал только: «Все закончилось». Рудольф уже решил было, что у него галлюцинации, потому что потом консоль снова замолчала. И теперь сомнений по поводу того, стоило ли вообще связываться с этим проклятым ИИ, становилось все больше. И ведь не расскажешь же обо всем этом Штефану!
– Все под контролем, – он уклончиво пожал плечами и залпом опустошил стакан, со стуком ставя его обратно на стол. – Но на их предложение я все равно соглашаться не намерен.
– То есть как? – Штефан так и сел, удивленно выпучив глаза. Прямо на стол.
– А вот так. Я же только что тут перед тобой распинался, как мне важно дело, которым занимается наша клиника. А они предлагают просто взять и отдать им все это! – Рудольф стукнул кулаком по колену. У него и так нервы были на пределе, и даже одного стакана виски было достаточно для срыва.
– Руди, не дури. Не отдать, а продать. Причем на очень выгодных условиях. Просто ты из директора всей компании станешь директором филиала, только и всего. Будешь себе тихо и спокойной ковыряться в своих прошивках да имплантах, а все серьезные дела отойдут к начальству.
– Вот именно! – голос все еще оставался относительно ровным, хоть и говорил он на повышенных интонациях. – Похерить то, чем Габсбурги владеют не одно поколение. Тут уже нечто большее, чем просто бизнес. Эта клиника – неотъемлемая часть моей семьи. Сколько сил, сколько времени было в нее вложено множеством людей, начиная от простых рабочих и закачивая директорами, коими всегда были мои родственники! В «Биониксе» – вся их жизнь! И так запросто уступить его каким-то выскочкам из Германии... Это не просто глупость – это уже предательство.
– Ты рассуждаешь в точности, как твой папаша. «Габсбурги», «предательство»... Мысли шире, Руди. Плюнь ты уже на Франца Иосифа, он старый дурак, которому давно пора на покой. Ну огорчится он, ну наорет на тебя – и наплевать. И на всех остальных наплевать. Подумаешь, родственники. У тебя своя жизнь.
Рудольф почувствовал, что у него снова темнеет в глазах, но на этот раз – от злости. В висках бешено застучало, предвещая очередной приступ мигрени. Ну как еще объяснить этому идиоту, этому бизнесмену недоделанному, что есть вещи важнее, чем нажива?! Такие, стоимость которых нельзя оценить в денежном эквиваленте. Бесценные.
– Ты что, думаешь, я пойду на такое? – он подскочил, задыхаясь то ли от возмущения, то ли от того, что при слишком резком движении перехватило дыхание. – Какими бы они ни были, они – моя семья!
– Тише, Руди...
Ада мягко обхватила его за плечи и потянула вниз, заставляя снова сесть, чем спасла ситуацию, которая запросто могла обернуться дракой – в таком состоянии Рудольф себя не контролировал вообще. Зная об этом, она не убрала руки, даже когда он мешком рухнул обратно на диван, продолжая осторожно обнимать.
Как и всегда, вспышка ярости сменилась полнейшим бессилием и апатией, только теперь к ним еще добавился дичайший приступ. Рудольф со стоном закрыл глаза и обхватил руками голову, готовую разорваться от пульсирующей боли, с такой силой давившей изнутри на черепную коробку, что отголоски ее отзывались во всем теле.
Под нос ему ткнулась небольшая стеклянная баночка. Десцидол.
– Ты же как раз просил еще привезти, – Штефан пытался сделать недовольный и обиженный голос, но выходило плохо. – Деньги потом отдашь, не до этого сейчас тебе.
На благодарность сил не хватило – только на короткий кивок, вызвавший новый толчок боли. Рудольф схватил банку, поспешно высыпал себе на ладонь три таблетки и быстро проглотил их. Выдохнул. Откинулся на спинку дивана, запрокидывая голову и пытаясь расслабиться.
– Нихрена себе ты их жрешь, – Штефан удивленно присвистнул. – По три сразу! А это, между прочим, самая большая дозировка.
– Иначе не помогает, – глухо отозвался Рудольф. – Уже полгода как. По одной дважды в день для профилактики или две во время приступов, чтобы не сдохнуть. Три – чтобы потом не валяться бревном.
– Может, тебе снова ампулы заказать? Ты говорил, что инъекции помогают лучше таблеток.
Рудольф поморщился. Нет, помогало-то и правда лучше – как и любое лекарство, введенное внутривенно. Но его передергивало от картинки, упорно встававшей перед глазами каждый раз. Он видел, как Ада, это нежное создание с оленьими глазами, ловко управляется со жгутом и шприцом. Слишком ловко. Слишком привычно и... обыденно. Он не хотел становиться таким же.
– Обойдусь.
– Как знаешь... Ладно, я пойду. Тебе в таком состоянии нужен покой, а не моя болтовня под ухом. Давай, подлатай свои мозги, потом созвонимся. Ада?
Она отрицательно помотала головой.
– Я еще задержусь ненадолго. Можешь меня не дожидаться.
Штефан только развел руками. И, пожав вяло протянутую ему ладонь, вышел из квартиры. Только дверь за собой захлопнул, да так громко, что Рудольфу захотелось немедленно избавиться от мигрени только для того, чтобы спустить его с лестницы.
Ада наконец отстранилась.
– Ну как, получше стало? – она выглядела какой-то затравленной. И растерянной. Будто это ее тут силой удерживали, а не она сама решила остаться.
– Обезболивающее так быстро не действует. Так что придется тебе пока полюбоваться на овощеподобного меня.
– Вот таким ты мне нравишься гораздо больше, чем когда злишься, – она хихикнула. – И не преувеличивай про овощ, у овощей нет чувства юмора.
– У меня очень хреновое чувство юмора, – Рудольф осторожно помотал головой, разминая шею, а заодно проверяя, не повторится ли приступ. Обошлось. – Ты это... Извинись потом за меня перед Штефаном, ладно? Меня он пошлет. А мне... Не знаю, стыдно, что ли... За то, что так легко выхожу из себя.
– Это же побочка... – совсем тихо добавила Ада, опуская глаза вниз.
– А?
– Ну... от таблеток. От десцидола. И вспышки агрессии, которые отбирают кучу сил, и привыкание. Чем больше ты его принимаешь – тем сложнее тебе без него обходиться. Хочешь сказать, ты об этом не знаешь?
– Ада, я его принимаю семь лет. Конечно, все я знаю. И о побочных эффектах, и о зависимости, – он поймал на себе вопросительный взгляд и раздраженно добавил: – Нет, прекращать я не собираюсь. Еще пару лет как-нибудь протяну, а потом лягу на операцию. Буду как новенький. Новее тебя.
Попытка перевести все в шутку не удалась. Ада помрачнела.
– Почему не прямо сейчас?
– Пока нет возможности.
Ну не говорить же ей о том, что пока ни о какой операции и речи быть не может просто потому, что оперировать нечего. С такими проблемами ему прямой путь в больничку в наркологию. Валяться полудохлым растением и делать ставки, от чего он загнется раньше: от ломки или от мигреней, которые при нем останутся в любом случае. Ничего, он что-нибудь придумает... обязательно придумает. А до тех пор поживет на таблетках. Не сахарный, не растает.
– Руди... – Ада осторожно потыкала его в плечо. – Не врешь? Ты же знаешь, что так жить нельзя.
Рудольф резко перехватил ее руку и, сжав запястье, закатал рукав выше локтя, обнажая три маленькие темные точки на сгибе, окруженные почти незаметными красноватыми ореолами. Выразительно посмотрел в глаза.
Ада не выдержала и минуты. Виновато опустила взгляд, нахохлилась и потянула руку на себя, пытаясь высвободиться. Силой ее никто не держал. Поспешно поправив рукав, она вскочила с дивана и заторопилась на выход, не произнеся больше ни слова. И дверь за собой прикрыла аккуратно, быстро сбегая вниз по лестнице до наружного лифта.
И не услышала уже, как Рудольф запустил ей вслед пустой стакан, который ударился о косяк и разлетелся на мелкие осколки.
Автор: Shax
Фандом: мюзикл «Элизабет», интерпретация театра TOHO, 2016 г.
Размер: макси
Категория: недо-слэш
Жанр: АУ (конец 2050-х), (не)научная фантастика, жалкие попытки в киберпанк.
Рейтинг: R
Краткое содержание: «А машины делали все так безошибочно, что им в конце концов доверили даже поиски цели жизни самих этих существ. Машины совершенно честно выдали ответ: по сути дела, никакой цели жизни у этих существ обнаружить не удалось. Тогда существа принялись истреблять друг друга, потому что никак не могли примириться с бесцельностью собственного существования.
Они сделали еще одно открытие: даже истреблять друг друга они толком не умели. Тогда они и это дело передоверили машинам. И машины покончили с этим делом быстрее, чем вы успеете сказать “Тральфамадор”.» (К. Воннегут, «Сирены Титана»)
Предупреждения: 1. Концепт – сборная солянка идей из самых разных произведений, до которых только дотянулись мои загребущие ручонки, и странной недофилософии в духе жанра. И ОЧЕНЬ много рефлексии.
2. Боль и страдания. Серьезно. Я нежно люблю всех персонажей, как канонных, так и авторских, и именно поэтому у них в жизни творится ебаный распиздец.
3. Часть текста написана как пародия на язык программирования С++. Именно пародия – синтаксис упрощен донельзя, ни на какую достоверность я не претендую.
4. Мистики тут нет. Совсем. Вообще. Это я на всякий случай.
Примечание: А примечаний будет много. Все необходимые сноски будут даны по ходу текста, чтобы не пихать их в шапку.
Посвящение: little.shiver, сэр Начальник, Себастьянчик и просто Смерть моя! Вы не только утянули меня на самое донышко этого замечательного фандома – вы еще и снизу постучали.
А если серьезно – то очень многое в моей голове появилось (и вылилось позже в ворд) после ваших же «Правил игры». Спасибо вам~
Глава 1010
1010
В ответ на резкий недостаток кислорода головной мозг начинает постепенно отключать наименее важные для обеспечения жизнедеятельности функции. Сначала – скелетная мускулатура. Немеют руки и ноги. Даже если захочет высвободиться – это уже невозможно, мышцы перестают слушаться. Отказывает цветовое и периферийное зрение – мир становится черно-белым и сужается, как будто уходит в тоннель. Отказывает слух. Вследствие сдавливания шеи ременной петлей[31] давление крови в кровеносных сосудах головы возрастает, лицо краснеет, багровеет, синеет, а затем приобретает темно-бурый цвет. Глаза выкатываются из орбит, и на них появляются многочисленные пятна крови из лопнувших капилляров, язык синеет, распухает и вываливается наружу. Изо рта идет пена то ли мутно-желтого, то ли грязно-белого цвета с розовыми подтеками. Не может даже закричать. Только хрипит – из-за перелома больших рожков подъязычной кости повреждена гортань.
Полное понимание происходящего.
«Когда летишь с моста, понимаешь, что все твои проблемы решаемы. Кроме одной – ты уже летишь с моста».
Сознание отключается.
Мышцы бесконтрольно расслабляются и сокращаются. Опорожняются мочевой пузырь и кишечник. Тело конвульсивно дергается, извивается, как будто танцует. Нога врезается в столешницу – под штаниной на голени остается внушительный кровоподтек.
Угнетение и остановка дыхания. Потом – сердечной деятельности.
Клиническая смерть плавно переходит в биологическую. Обмякшее тело больше не способно поддерживать постоянную температуру и постепенно охлаждается до температуры окружающей среды. Наступает трупное окоченение.
Одиночная странгуляционная борозда на шее широкая, с отпечатками люверсов, темно-бурого цвета. Сильнее всего вдавлена под подбородком, образуя фиолетовый кровоподтек, разомкнутые концы ведут к затылку. Кожа на ней на ощупь плотная, похожая на пергамент. А над бороздой собралась во вздувшиеся валики – сосуды в этом месте расширены и переполнены кровью. Разлитые обильные трупные пятна темно-фиолетового цвета наиболее ярко выражены на нижних отделах туловища и нижних конечностях. Местами на фоне даже выступили мелкие точечные кровоизлияния. Предплечья и кисти рук приобрели синюшный оттенок. Обильные кровоизлияния так же на шее: надорвались грудинно-ключичные мышцы, образуя небольшие кровяные сгустки, и под тяжестью грузного тела растянулись сонные артерии, отчего разорвались их внутренние оболочки ниже петли.
В комиссионной лавочке по перепродаже компьютерного барахла темно. У хозяина сегодня выходной, поэтому в ней никого нет. Живых – никого. Только сиротливо мерцает голубоватым экраном один-единственный включенный моноблок. На экране – окошко редактора компилятора с фрагментом очень длинного кода, даже бегунок скролла почти незаметен. Параметр #include. Две ссылки на внешние файлы с изображениями.
* * *
– Герр Рудольф! Вы к директору?
Оскар. Как всегда, рассеянно улыбающийся, немного не от мира сего. Пронесся по коридору, будто миниатюрная комета с хвостом из белого халата, на ходу размахивая стопкой каких-то бумаг.
– Сможете ему отдать? Пожалуйста! Я совсем замотался, никак не успею!
Черт побери, какой милейший парень. Вот бы все в этом серпентарии были такими... Рудольф сам заулыбался и кивнул, забирая бумаги.
– Идите уже по своим делам, Оскар. Конечно, я передам.
– Спасибо! Герр Рудольф, а у вас же сегодня презентация вашей АСУ? – у него нехорошо заблестели глаза.
– Да какая там презентация, я же только папе... то есть, директору показывать ее буду. И может, еще начотдела информационной безопасности придет. И АСУ не моя же, – Рудольф чувствовал себя глупо. Будто оправдывается. – Наша, а я так... кое-какие изменения внес...
Оскар рассмеялся и аккуратно похлопал его по плечу. Что со стороны выглядело забавно, поскольку маленький инженер был почти на голову ниже.
– Как закончите – загляните к нам в лабораторию, ладно? Если время будет. Отпразднуем. Хельга как раз сегодня печенья принесла, а еще мы недавно какой-то новый вкусный чай на весь отдел закупили. А сейчас – удачи вам!
Последнее он выкрикнул уже на ходу, исчезая за в коридоре поворотом.
Подумать только, какая прелесть. Рудольф усмехнулся и покачал головой. На чай с печеньем его позвали, блин. Ну что за люди?
Чудесные люди, на самом деле. Все эти инженеры, программисты, нейробиологи, – как островок посреди гнилого болота под гордым названием «Wiener Touch Bionics». Они смешные. Нелепые в своей полной оторванности от реальности и потому – счастливые. По-своему заботливые и искренне любящие «молодого герра Рудольфа».
«Герр Рудольф» и рад был бы на всю оставшуюся трудоспособную жизнь осесть в какой-нибудь лаборатории в компании этих прекрасных особ, но увы. Его круг – это совсем другие люди. Это начальники и директора, заместители и деловые партнеры, – змеиный клубок, где все шипят, ворочаются, давят и грызут друг друга. За те без полтора с лишним года, что он провел в «Биониксе» практически полноправным сотрудником, Рудольф в этом убедился. А совсем скоро ему предстоит самому сдерживать этот клубок и не давать им окончательно поубивать друг друга – и развалиться.
Змеи это чувствовали – и теперь шипели и на него. Их не волновало то, что его затея была направлена на благо всей компании, процветание которой было выгодно и им самим. Они с тупым упрямством перекрывали ему все возможности, закрывали доступ к самой необходимой информации и даже порой предоставляли ложную, всячески мешали, злорадствовали. И назло им Рудольф все с большим энтузиазмом зарывался в работу, с нетерпением ожидая того дня, когда получит наконец право как следует закрутить им гайки.
Осталось совсем чуть-чуть.
Вот и отцовский кабинет. На двери – номер «101»[32]. Вообще-то, должен быть «1010», – десятый кабинет сотого, самого верхнего этажа, – но последняя цифра пару дней назад отклеилась, а заменить ее почему-то руки ни у кого не доходили.
– О, Рудольф! Заходи.
Франц Иосиф приветливо заулыбался и нервно одернул пиджак. Как будто его сын сейчас будет сдавать выпускной экзамен в университете. Рудольф не сдавал – преподавателей тогда вполне устроил пухлый заклеенный конверт. Ну что ж, папа, наверстаем упущенное?
Он сейчас и правда почувствовал себя как на экзамене. Ослабил слишком старательно затянутый галстук, зачем-то поправил манжету и аккуратно водрузил на заранее приготовленный стол кожаную папку. Здесь – все прошедшие полтора года. Планшет с гигабайтами данных, которые непосвященному покажутся адским хаосом. Для красоты распечатанные на бумаге огромные схемы, графы и чертежи.
Откуда-то из-за спины выросла сухощавая фигура Тааффе, с явным любопытством уставившегося на стол. Старый хрен, увы, был обязан присутствовать и вникать, даже против своей воли. Франц Иосиф настоял. Видимо, в упор не замечая, как уныло вытянулись физиономии что у его сына, что у заместителя.
Рудольф выдохнул, зачем-то пригладил и без того прилизанные волосы и развернул во весь экран планшета внушительную схему.
– Вот это – фрагмент нашей нынешней АСУ, – он постучал по печатному чертежу, с боем вырванному у безопасников. – А это – те изменения, которые внес я, – палец обвел красными кружками несколько блоков на экране.
Руки не дрожали, язык не заплетался, но Рудольфу казалось, будто это и не он вовсе. Сейчас он будто бы видел себя со стороны: скупые точные жесты, которыми перелистываются страницы на планшете и раскладываются, сортируются бумаги, уверенный голос. Ни одного лишнего движения или слова. Только внутри все предательски похолодело, а страшнее всего сейчас – поднять глаза от презентации, встретиться взглядом с отцом.
Не зря он ночами сидел над каждой мелочью, только к утру падая в кровать с отнимающейся спиной. Не зря сверял бесчисленные таблицы данных вплоть до десятого знака, пока в глазах не начинало темнеть и двоиться. Все сам. Без посторонней помощи, каждую черточку на графике, каждую строчку в коде.
Отец должен оценить. Иначе просто и быть не может...
– Погодите, юноша.
Тааффе мягко отстранил его руку и с интересом вгляделся в схему на экране. Задумчиво пожевал губу, склонил голову набок, будто что-то прикидывал в уме.
– Я обратил внимание, у вас тут везде используются беспроводные каналы связи с удаленными хостингами, на которые вы и предлагаете выгружать значительную часть данных. А зачем?
Рудольф почти слышно скрипнул зубами, злясь на этого сморчка, мнения которого он вообще не спрашивал.
– Это самый современный и самый удобный способ хранения информации. Мы арендуем хостинг и выгружаем все туда, чтобы не засорять наши внутренние хранилища.
– А что с каналами связи с этим хостингом? Мы же не продуктовый магазин, у нас много ценнейшей информации.
– Во-первых, данные будут передаваться в зашифрованном виде. Во-вторых, я уже описывал систему, которая будет заниматься обеспечением защиты этих каналов от несанкционированного доступа. Сейчас еще раз покажу...
– Не стоит, я помню. Получается, нам придется разрабатывать собственную систему шифрования и ставить кучу дополнительного оборудования только для того, чтобы не хранить материалы на наших же внутренних серверах, как всегда было? Это нерационально.
– Зато надежно, – Рудольф дернул бровью, чувствуя, что начинает закипать. И почему, черт побери, молчит отец?! – Не говоря уже о том, что физические носители морально устарели.
– А еще дорого, – Франц Иосиф включился внезапно. – Нет. Это никуда не годится. Мы не можем себе позволить такие масштабные траты финансовых и человеческих ресурсов.
Кажется, опешил даже Тааффе.
– Ну почему же не годится? – он с сомнением потер подбородок. – Герр директор, взгляните: часть с шифрованием продумана весьма неплохо. Вы же много занимались программированием, я правильно понимаю? – этот вопрос был обращен уже к Рудольфу. – Если попробуете немного доработать ее...
– Не годится. Дорого. Долго. И ты этим занимался столько времени?
Он ожидал большего. Наверное... его можно понять. Франц Иосиф привык видеть рядом с собой людей не только талантливых и амбициозных, но и мыслящих на одной с ним волне. Возможно, его это и избаловало. И если нехватку фантазии или сообразительности он еще мог простить, – это дело наживное, если уж на то пошло, – то иной образ мышления – никогда. Его уже не выправишь. Да и... Будем честны: рационализм и выгода были для него куда приоритетнее новаторства.
– Как сотрудник компании и будущий директор, – голос предательски дрогнул, и выдержать сухой официальный тон не получилось, – я бы попросил проявить ко мне больше уважения и впредь не отзываться в таком тоне.
– Ты не сотрудник компании, – а вот у Франца Иосифа получилось отлично. – Ты пока еще здесь никто.
Они снова приходят к одному и тому же. Два своенравных упрямца. Один слишком высокомерен, чтобы прислушаться, второй – чтобы уступить. Так и будут продолжать топтаться на одном месте.
Чье терпение лопнет первым?
Рудольф уже знал ответ на этот вопрос.
– Благодарю за внимание, – на этот раз голос не подвел, хотя во рту тут же пересохло от одной-единственной фразы.
Он молча собрал со стола все материалы, наспех засунул их в папку и резко развернулся к выходу. Даже слишком резко – на мгновение закружилась голова и перед глазами поплыло, как от недостатка кислорода. Благо, всего на мгновение. И Рудольф быстрым шагом покинул кабинет со злосчастным куцым номером, только краем глаза заметив брошенный ему в спину удивленный взгляд Тааффе.
* * *
В чем несомненные плюсы отдельного жилья – там нет посторонних людей. Вообще. Совсем. Рудольф безмерно гордился тем, что таки сумел отвоевать неприкосновенность собственной квартиры, а приходившая два раза в неделю уборщица в расчет не шла. Она же по доброте душевной периодически подкармливала «бедного худющего мальчика», который сопротивлялся, ворчал, что заказать себе готовый обед и сам в состоянии, но этот бой ему было не выиграть.
Пожалуй, единственным минусом были габариты жилплощади. Рудольф привык к тому, что дома нужно спать и есть. И работать. Иногда – принимать гостей, поскольку Штефан на голубом глазу решил, что квартира друга – суть есть общая квартира. Для всего этого одной гостиной было более чем достаточно. И еще, может быть, спальни, потому что стоявшая там кровать очень полюбилась больной спине. Что ему делать с остальными тремя комнатами, он не представлял. Ну, раз надо – значит надо.
О том, что он с треском провалился, Рудольф успел сообщить Штефану по коммуникатору еще по дороге домой. Уговор встретиться и отпраздновать у них был и так, сейчас изменится только повод. И, скорее всего, объем выпитого алкоголя.
А еще Ада. В последнее время они виделись все реже – кажется, она мельком упоминала, что устроилась на работу официанткой. И оттого все заметнее было, как она менялась. С каждым разом становилась все дерганнее, ее состояние за считанные минуты менялось от активной заинтересованности до полной апатии, под глазами не проходили синяки, да и одежду она предпочитала теперь носить только с длинным рукавом. В общем-то, все было очевидно. Рудольф бесился, пару раз пытался промыть ей мозги, но привело это только к тому, что без Штефана она ему на глаза вовсе перестала показываться.
Вот и сегодня они пришли вдвоем. Ада сразу же компактно устроилась на диване, подтянув ноги. Штефан, как всегда полный энергии, выгрузил на стол две бутылки виски и накинулся с расспросами. Рудольф попытался отпереться. Штефан был неумолим. Пока ему не пересказали всю печальную историю с презентацией не только дословно, но и в лицах. Сочувственно покачал головой, тихо выматерился сквозь зубы и полез за сигаретами. На это Рудольф среагировал моментально.
– Курить – на балкон.
– Иди ты нахрен! Я высоты боюсь! – Штефан поежился, с опаской покосившись в сторону балкона. – Что в родительском доме у тебя там какая-то невнятная хрень была, что тут. Хоть бы застеклил для приличия.
– Мне так больше нравится.
– Извращенец гребаный... Ада, милая, как ты его терпела?
Она только хихикнула и потянулась к одной из бутылок, самостоятельно разливая виски по стаканам.
– Штефан, не кричи, пожалуйста. Мы же не за этим сюда пришли.
– Судя по тому, чем ты сейчас занимаешься, вы пришли окончательно меня спаивать, – Рудольф с улыбкой забрал у нее стакан и сел рядом. – Куда нам на троих столько?
– А вторая – тебе в подарок. Лично от меня.
Возмущенный тем, что ему не уделяют внимания уже целых две минуты, Штефан пощелкал пальцами у Рудольфа перед носом и демонстративно закурил.
– Э-эй! Что теперь делать-то будешь, алкоголик ты наш? Последуешь совету Тааффе?
– Да какой там совет... – Рудольф отмахнулся, сразу помрачнев. – Он надо мной издевается, ты сам-то не понимаешь? Ну занялся бы я тем, о чем он говорил, – а он бы снова нашел, к чему придраться. Только еще и с комментарием, что я не в состоянии сделать даже то, во что меня он так благородно ткнул носом.
– Погодь. Ты же говорил, что это отец был резок?
– Потому что Тааффе побаивается высказать мне все прямо в лицо. Как он меня ненавидит и считает тупым самодовольным выскочкой. Вот и науськивает, чтобы все то же самое высказал отец, который ему в рот смотрит.
– А ты смотришь в рот отцу, – Штефан покачал головой. – Прости, Руди, но это какой-то форменный трэш. Я тебя семь лет знаю и все это время только и слышу, что про наследника, про долг, про компанию. Про семейное дело какое-то. Ну сколько можно уже? Все время идешь у папаши на поводу. Я удивлен, как он еще не заставил тебя жениться.
Рудольф красноречиво покрутил пальцем у виска.
– Но когда-нибудь точно заставит.
– Ну вот когда-нибудь и женюсь, – на этот раз в невозмутимого меланхолика решил поиграть Рудольф. По крайней мере, над своим стаканом он медитировал именно с таким видом.
– Руди, тебе уже тридцать.
– А тебе – тридцать четыре.
– Но я-то не ору на каждом углу о том, что я наследник, как будто принц какой-то.
Кажется, даже Ада не выдержала и страдальчески закатила глаза.
– Штефан, отстань ты от человека.
– Девочка моя, он зимой выгоняет меня курить на свой ужасный балкон. Он не человек – он чудовище! Сердца у него нет!
– Штефан, уймись наконец. Отец тут не при чем. То есть, конечно, на меня с детства косились с мыслью, что сестры-то замуж повыскакивают и умотают, а я от «Бионикса» никуда не отверчусь. Да я и не хочу! Мне интересно то, чем мы занимаемся, я люблю эти чертовы лаборатории, эту возню с протезами, – все то, что моя семья собирала годами. Мне понравилось вместе с менеджерами ковыряться в техзадании, причесывая его до нормального вида, наблюдать весь процесс создания импланта от рисования модельки до написания прошивки и испытаний, я даже с клиентами общался до и после операций. И я хочу, чтобы все это развивалось, а не стояло на одном месте!
– Браво-браво, я от твоей вдохновенной речи даже прослезился, – Штефан театральным жестом смахнул несуществующую слезу с ресниц и шмыгнул носом. – А теперь возьми и перескажи все это нашим замечательным немецким коллегам. Штрауб будет в восторге – она без ума от талантливых молодых людей с горящими глазами.
Явное ехидство, заключенное в последней фразе, осталось без внимания. Потому что о германской клинике они не говорили уже давно, и Рудольф уже смирился с мыслью, что и эта затея прогорела.
– Да-да, – по выражению его лица Штефан обо всем догадался. – Штрауб на днях со мной связалась, все про тебя выспрашивала. Они намерены повторить свое предложение. Что, кстати, с этим твоим полным протезированием?
Рудольф замялся. Вообще-то, он сам ничего не знал о ходе создания кибернетического тела. Тод сразу предупредил, что на это время на связь выходить не будет, ни с ним, ни с Лукени – слишком велик риск, что его засекут. И действительно пропал на все полтора года. Объявился совершенно неожиданно примерно месяц назад – написал только: «Все закончилось». Рудольф уже решил было, что у него галлюцинации, потому что потом консоль снова замолчала. И теперь сомнений по поводу того, стоило ли вообще связываться с этим проклятым ИИ, становилось все больше. И ведь не расскажешь же обо всем этом Штефану!
– Все под контролем, – он уклончиво пожал плечами и залпом опустошил стакан, со стуком ставя его обратно на стол. – Но на их предложение я все равно соглашаться не намерен.
– То есть как? – Штефан так и сел, удивленно выпучив глаза. Прямо на стол.
– А вот так. Я же только что тут перед тобой распинался, как мне важно дело, которым занимается наша клиника. А они предлагают просто взять и отдать им все это! – Рудольф стукнул кулаком по колену. У него и так нервы были на пределе, и даже одного стакана виски было достаточно для срыва.
– Руди, не дури. Не отдать, а продать. Причем на очень выгодных условиях. Просто ты из директора всей компании станешь директором филиала, только и всего. Будешь себе тихо и спокойной ковыряться в своих прошивках да имплантах, а все серьезные дела отойдут к начальству.
– Вот именно! – голос все еще оставался относительно ровным, хоть и говорил он на повышенных интонациях. – Похерить то, чем Габсбурги владеют не одно поколение. Тут уже нечто большее, чем просто бизнес. Эта клиника – неотъемлемая часть моей семьи. Сколько сил, сколько времени было в нее вложено множеством людей, начиная от простых рабочих и закачивая директорами, коими всегда были мои родственники! В «Биониксе» – вся их жизнь! И так запросто уступить его каким-то выскочкам из Германии... Это не просто глупость – это уже предательство.
– Ты рассуждаешь в точности, как твой папаша. «Габсбурги», «предательство»... Мысли шире, Руди. Плюнь ты уже на Франца Иосифа, он старый дурак, которому давно пора на покой. Ну огорчится он, ну наорет на тебя – и наплевать. И на всех остальных наплевать. Подумаешь, родственники. У тебя своя жизнь.
Рудольф почувствовал, что у него снова темнеет в глазах, но на этот раз – от злости. В висках бешено застучало, предвещая очередной приступ мигрени. Ну как еще объяснить этому идиоту, этому бизнесмену недоделанному, что есть вещи важнее, чем нажива?! Такие, стоимость которых нельзя оценить в денежном эквиваленте. Бесценные.
– Ты что, думаешь, я пойду на такое? – он подскочил, задыхаясь то ли от возмущения, то ли от того, что при слишком резком движении перехватило дыхание. – Какими бы они ни были, они – моя семья!
– Тише, Руди...
Ада мягко обхватила его за плечи и потянула вниз, заставляя снова сесть, чем спасла ситуацию, которая запросто могла обернуться дракой – в таком состоянии Рудольф себя не контролировал вообще. Зная об этом, она не убрала руки, даже когда он мешком рухнул обратно на диван, продолжая осторожно обнимать.
Как и всегда, вспышка ярости сменилась полнейшим бессилием и апатией, только теперь к ним еще добавился дичайший приступ. Рудольф со стоном закрыл глаза и обхватил руками голову, готовую разорваться от пульсирующей боли, с такой силой давившей изнутри на черепную коробку, что отголоски ее отзывались во всем теле.
Под нос ему ткнулась небольшая стеклянная баночка. Десцидол.
– Ты же как раз просил еще привезти, – Штефан пытался сделать недовольный и обиженный голос, но выходило плохо. – Деньги потом отдашь, не до этого сейчас тебе.
На благодарность сил не хватило – только на короткий кивок, вызвавший новый толчок боли. Рудольф схватил банку, поспешно высыпал себе на ладонь три таблетки и быстро проглотил их. Выдохнул. Откинулся на спинку дивана, запрокидывая голову и пытаясь расслабиться.
– Нихрена себе ты их жрешь, – Штефан удивленно присвистнул. – По три сразу! А это, между прочим, самая большая дозировка.
– Иначе не помогает, – глухо отозвался Рудольф. – Уже полгода как. По одной дважды в день для профилактики или две во время приступов, чтобы не сдохнуть. Три – чтобы потом не валяться бревном.
– Может, тебе снова ампулы заказать? Ты говорил, что инъекции помогают лучше таблеток.
Рудольф поморщился. Нет, помогало-то и правда лучше – как и любое лекарство, введенное внутривенно. Но его передергивало от картинки, упорно встававшей перед глазами каждый раз. Он видел, как Ада, это нежное создание с оленьими глазами, ловко управляется со жгутом и шприцом. Слишком ловко. Слишком привычно и... обыденно. Он не хотел становиться таким же.
– Обойдусь.
– Как знаешь... Ладно, я пойду. Тебе в таком состоянии нужен покой, а не моя болтовня под ухом. Давай, подлатай свои мозги, потом созвонимся. Ада?
Она отрицательно помотала головой.
– Я еще задержусь ненадолго. Можешь меня не дожидаться.
Штефан только развел руками. И, пожав вяло протянутую ему ладонь, вышел из квартиры. Только дверь за собой захлопнул, да так громко, что Рудольфу захотелось немедленно избавиться от мигрени только для того, чтобы спустить его с лестницы.
Ада наконец отстранилась.
– Ну как, получше стало? – она выглядела какой-то затравленной. И растерянной. Будто это ее тут силой удерживали, а не она сама решила остаться.
– Обезболивающее так быстро не действует. Так что придется тебе пока полюбоваться на овощеподобного меня.
– Вот таким ты мне нравишься гораздо больше, чем когда злишься, – она хихикнула. – И не преувеличивай про овощ, у овощей нет чувства юмора.
– У меня очень хреновое чувство юмора, – Рудольф осторожно помотал головой, разминая шею, а заодно проверяя, не повторится ли приступ. Обошлось. – Ты это... Извинись потом за меня перед Штефаном, ладно? Меня он пошлет. А мне... Не знаю, стыдно, что ли... За то, что так легко выхожу из себя.
– Это же побочка... – совсем тихо добавила Ада, опуская глаза вниз.
– А?
– Ну... от таблеток. От десцидола. И вспышки агрессии, которые отбирают кучу сил, и привыкание. Чем больше ты его принимаешь – тем сложнее тебе без него обходиться. Хочешь сказать, ты об этом не знаешь?
– Ада, я его принимаю семь лет. Конечно, все я знаю. И о побочных эффектах, и о зависимости, – он поймал на себе вопросительный взгляд и раздраженно добавил: – Нет, прекращать я не собираюсь. Еще пару лет как-нибудь протяну, а потом лягу на операцию. Буду как новенький. Новее тебя.
Попытка перевести все в шутку не удалась. Ада помрачнела.
– Почему не прямо сейчас?
– Пока нет возможности.
Ну не говорить же ей о том, что пока ни о какой операции и речи быть не может просто потому, что оперировать нечего. С такими проблемами ему прямой путь в больничку в наркологию. Валяться полудохлым растением и делать ставки, от чего он загнется раньше: от ломки или от мигреней, которые при нем останутся в любом случае. Ничего, он что-нибудь придумает... обязательно придумает. А до тех пор поживет на таблетках. Не сахарный, не растает.
– Руди... – Ада осторожно потыкала его в плечо. – Не врешь? Ты же знаешь, что так жить нельзя.
Рудольф резко перехватил ее руку и, сжав запястье, закатал рукав выше локтя, обнажая три маленькие темные точки на сгибе, окруженные почти незаметными красноватыми ореолами. Выразительно посмотрел в глаза.
Ада не выдержала и минуты. Виновато опустила взгляд, нахохлилась и потянула руку на себя, пытаясь высвободиться. Силой ее никто не держал. Поспешно поправив рукав, она вскочила с дивана и заторопилась на выход, не произнеся больше ни слова. И дверь за собой прикрыла аккуратно, быстро сбегая вниз по лестнице до наружного лифта.
И не услышала уже, как Рудольф запустил ей вслед пустой стакан, который ударился о косяк и разлетелся на мелкие осколки.
@темы: #Der Tod, #Elisabeth, #Rudolf Habsburg, #cyberpunk