Т№ 1. Заявка №2. Канон «Элизабет», персонаж — Лукени. С отсылкой на фик «И для любви это не место», но время действия — непосредственно до или сразу после убийства императрицы. Сама Элизабет и/или Тод могут присутствовать, могут только упоминаться вскользь — это несущественно. Главное: что про все это безобразие думает сам Лукени. Вхарактерность и ангст приветствуются, но — на усмотрение автора.
Исполнение №1. 600 словТолько за рулем он чувствует себя уверенно, и все, что кроме — пугает, вводит в самую настоящую прострацию первое время. Впрочем, сейчас Джи-Джи уже даже не особенно стесняется в минуты сильной слабости схватиться за руку Тода или, того хуже, прижаться всем телом. В их странно-запутанных отношениях это ничем не обусловлено, но и не запрещено.
По крайней мере, когда Лукени делает так впервые, Бетти продолжает улыбаться совершенно так же, как улыбалась двумя минутами ранее и только обеспокоенно, совершенно искренне спрашивает:
— Может, тебе присесть, Джи-Джи? — И хлопает Тода по второй руке, до плеча ей тянуться слишком неудобно. — Давай же, милый, не стой столбом, видишь, Джи-Джи плохо себя чувствует!
И его комфорт: холодный чай посреди знойной пустыни, шерстяной плед, сохраняющий тепло дня, сэндвичи без хлебной корки, — то, что Бетти берет на себя без единой даже просьбы.
И его новое смешное имя — тоже её рук дело.
Лукени думает о ней с улыбкой, хотя скажи ему кто об этом при жизни — высмеял бы и перерезал глотку. Пожалуй, тогда у него совсем не было чувства юмора.
Бетти — его лучшая подруга. Элизабет — злейший враг. Элизабет умерла от его руки, Бетти же он готов защищать ценой своей жизни (не то чтобы в их авантюрных поездках была подобная опасность, но факт остается фактом).
Бетти — та часть его существования, которая никак не дает ему стать окончательно бессмертным, но вместе с тем именно в ней — вся его жизнь: веселье и улыбки, вкусная еда, грустные фильмы, отчаянные скрипки в руках сумасшедших музыкантов, на чьи представления они отправляются, как на бал. В былые времена кто бы заинтересовался талантом без поддержки со стороны, а сейчас есть интернет, и все возможно. Подумать только!
И Лукени бежит с ней, крепко сжимает её руки, смеется, фотографируя подол уже почти что старомодного платья в крупный горох, но кроме этих моментов постоянного движения, кроме того уютного чувства вседозволенности и ярких красок новейшего века...
Отчаяние захлестывает его каждый раз все с новой и новой силой, когда он смотрит на Бетти, увлеченно рассказывающей об очередной чудесной прочитанной книге.
И он вспоминает тот момент, когда лезвие кинжала одним мягким и бесконечным движением вошло в её плоть, и оставило рану, страшную, огромную, ужасную. Лукени просыпается в холодном поту, каждый раз вспоминая её беспомощно открытый рот, крик, оглушивший его, гул толпы, сжавшейся в мгновение вокруг них. Панику и агонию.
Он считал себя избавителем. Богом. Рукой Смерти.
Он был бесконечным глупцом.
Лукени понимает это каждый раз, когда Бетти зовет их на пляж и надевает купальник. Она улыбается ему и зовет играть в мяч, но шрам у неё под сердцем, шрам, скрытый между тонких девичьих ребер оказывается самой страшной насмешкой в его жизни.
В такие моменты Джи-Джи хватается за руку Тода и утыкается вмиг покрывшимся испариной лбом ему в плечо. Тод вздыхает и ласково треплет копну кудрявых волос, а затем тихо и очень осторожно, словно больному ребенку, говорит:
— Там нет никакого шрама, Лукени. Она давным-давно простила тебя.
Бетти подходит к ним, и её стройное тонкое тело укутано нежно-серебристым огромным платком, который она повязала подобно сарафану. Бетти сжимает его плечо своей хрупкой ручкой и нежно целует в щеку.
— Милый мой! Ну, что же ты. Дай ему присесть, не видишь, Джи-Джи совсем разморило от этого солнца.
И они словно два солнечных зайчика кружатся вокруг него, приносят откуда-то огромный зонт, ледяной лимонад и влажное полотенце. Тод садится рядом и обещает присмотреть за Джи-Джи. Бетти сбегает играть к радостно приветствующим её ребятам из другой команды.
Лукени возвращается из своих кошмаров, крепко цепляясь за руку собственной смерти. Тод проводит ледяными пальцами по его щеке и шепотом обещает:
— Однажды ты тоже сможешь простить себя.
— Но ещё очень нескоро, — шепчет Джи-Джи.
И это не вопрос, потому что в глазах Тода он отчетливо видит усмешку.
@темы:
#Der Tod,
#Elisabeth,
#Luigi Lucheni,
#Однострочники Т№1
*взвыл* Я вам уже рассказывал про свой фетиш на имена? Вернее даже на то, кем и при каких обстоятельствах употребляется то или иное обращение, почему именно оно, как это сказывается на персонаже и т.д. Только сегодня об этом думал в разрезе своей писанины, так что надо будет с вами эту тему непременно обсудить.
Но вы поняли, да, как я вас возлюбил за эту фразу?)
Отчаяние захлестывает его каждый раз все с новой и новой силой, когда он смотрит на Бетти, увлеченно рассказывающей об очередной чудесной прочитанной книге.
Привет моей визуализации, которая на этом моменте взяла вот ту самую желто-рыжую фотокарточку "под ретро" и щедро побрызгала на нее медленно расплывающимися чернилами.
Тут шикарная лощеная сволочь Тод, который смотрит на этих двоих с видом: "Ах вы мои умнички, ну, что еще интересненького покажете?".
Тут, само собой, бесподобный Лукени. Который хоть и тоже выцветший, загоревший и покрывшийся рыжей дорожной пылью и мелким песком с пляжа, как и остальные, - но при этом серый. Даже серо-черный, и дело не только в его привычном мюзикловском костюме, но и в том, что он себя до сих пор не простил. Не отпустил до конца то, что давно пора бы.
А вот Элизабет... Она тут вся такая светлая, солнечная, смеющаяся, всепрощающая. Легкая. Почти что классическая девочка-дурочка, которая хихикает со своим ухажером и опекает всех, кто под руку подвернется. И этим она меня пугает.
*тащит много кофе и лезет обниматься* День Лукени считаю официально утвержденным!
Спасибо вам за такую красоту)
Не знаю, удалось ли мне убедить вас, что он играет ими как самый опытный кукловод. Потому что Бетти смешливая, озорная, веселая, заботливая, живая, потому что он этого хочет. Это урок, который он преподносит ей. А Лукени каждый раз заново проживает свой кошмар, потому что он, хоть и воссоединил Элизабет с Тодом, но ранил её, причинил ей боль, и если Бетти уже давно отпустила ему этот грех, то Тод - нет. Он не простил и горделивости Лукени, который возомнил себя Богом. Никто из них не Бог, когда вокруг лишь Смерть.
И да, в этих картинках слишком много желтого, сам не знаю, почему никак не отпущу этих ассоциаций)
День Лукени удался, ящитаю)
Я был рад)
Вот теперь убедили, просто я слишком недогадлив)
Да, когда акценты расставлены именно таким образом - все стало гораздо понятнее)
Тогда же, когда и я)