Попытка в исполнение заявки с однострочников. Слов дохуя, да еще и название придумалось, и шапка написалась. Форменное безобразие, короче.
Название: ... просят лишь покой
Автор: Shax
Фандом: мюзикл «Элизабет», интерпретация театра TOHO, 2016 г.
Персонажи: Элизабет, Рудольф
(мальчик, ты ли это вообще? о.О)Размер: драббл
Жанр: я официально ввожу новый жанр – «заначка ЛСД».
Краткое содержание: Заявка №12: «Рудольф просит Тода поговорить с матерью, ведь после смерти та должна была по нему скучать. Встреча Рудольфа с Элизабет после смерти последней.»
Предупреждения: Я честно не хотел совсем уж очернять Элизабет, потому что при всех ее недостатках все равно отношусь к ней с пониманием. Но – как-то так вышло.
И ма-а-аленькая отсылочка к моей писанине. Кто найдет – тому конфетка. Примечание: Да, где-то тут в названии пробегал Канцлер Ги.
UPDА еще я таки добавлю. Потому что не могу не.
Не посвящение, но благодарностьНе посвящение, но благодарность. Вам, Смертушка. Потому что ваша заявка - это как раз тот кирпичик, которого не хватало мне для полноты восприятия и логического завершения моего психоделичного бреда. Так чтобы все наконец стало правильно и по своим местам. Так что - безмерная вам благодарность от меня и от бедного мальчика, которому наконец дали помереть спокойно.Читать
– Мам...
Мертвецу ни к чему этикет.
Шелестящий голос на грани слышимости. Даже не голос – так, порыв ветра, шорох пряди волос о ткань воротника. Будто прикосновение к вечности. Но она услышит и узнает этот голос, каким бы тихим он ни был.
– Вы... Ты отлично выглядишь, – безуспешно пытается улыбаться. – Даже помолодела.
Мертвец говорит откровенно. Он, как никто, имеет на это право.
Да, помолодела. А вот он совсем не изменился с того момента, когда они... когда она видела его в последний раз. Так же одет. Такой же бледный, даже белый, будто мел. Только сейчас волосы не прилизаны, а неопрятно, второпях убраны на одну сторону, закрывая висок. И на макушке из-за этого смешно топорщатся, придавая ему совсем юный, домашний вид.
Только ей не до смеха. И поперек горла встает ком, потому что у этого растрепанного мальчишки – мутные белесые глаза мертвеца, а под кое-как зачесанными прядями – аккуратное круглое отверстие с обожженными краями.
– Я соскучился. А ты?
На этот вопрос у нее нет ответа. На его могиле она рыдала и билась в истерике, умоляла забрать и ее тоже. Девять лет, девять долгих лет корила себя за то, что не уделяла достаточно внимания, – а что сейчас? Этот бесконечно родной человек, стоящий перед ней, так и остался совершенно чужим. Она не смогла полюбить его так, как ему самому было нужно, как бы ни старалась убедить себя в обратном. А скорбь потерявшей сына матери оказалась еще и хорошим поводом для жалости к самой себе.
Она столько всего хотела бы для него сделать – а сейчас просто стоит. Хотя бы – попросить прощения. Не за то, что позволила умереть. За то, что позволила родиться. Не смерть, а жизнь, сам факт его существования теперь кажется ей упреком. За это она виновата перед ним, виновата так сильно, как только может быть виноват человек.
«Лучше потерять, чем никогда не иметь, и лучше умереть, чем не рождаться»? Возможно. Только нет вины ребенка в том, что он стал в первую очередь функцией. Австрии нужен был принц. Мужу нужен был наследник. Ей нужно было, чтобы от нее отстали.
Любила ли? Наверное. По-своему, так, как умела. Как жаль, что у разных людей разные представления о любви. Вдвойне жаль, что ни один из них не понял этого раньше.
Рудольф, мой милый мальчик... Вот только мальчик давно вырос. А она и не заметила.
Он тоже столько хотел ей сказать, пока готовился к этой встрече. А теперь молчит. Он все понимает без слов – и не осуждает. Мертвые пустые глаза бесстрастны, они вообще не способны никого осуждать.
А она сможет понять его молчание?
Взгляд спокойный и немного печальный. Умиротворенный. При жизни она его никогда таким не видела.
– Теперь все хорошо. И у тебя тоже.
У него, наконец, получается улыбнуться. Одними губами – но получается.
– Правда.
Кажется, теперь она знает, что нужно сделать. Кажется, она набралась достаточно смелости. Делает маленький шажок вперед, навстречу, неуверенно протягивает руку. Он отрицательно качает головой. Отступает назад, неотрывно глядя прямо в глаза, – и рассыпается хлопьями белесого пепла. Как будто его и не было вовсе.
Мертвецам не нужно, чтобы их прощали. Ей – не нужно.
Мертвецам не нужно, чтобы их любили. Ему – не нужно.
Мертвецам нужен только покой.
Она не сможет полюбить, он не сможет простить. Черт. Да мне даже сказать нечего.
В этом просто своя какая-то магия, которая завораживает.
Спасибо
"Вот и поговорили".
Спасибо
Вы сами виноваты! Все ваша визуализация!
Потому что я как начал читать заявку, еще даже до конца не дошел, - и увидел картинку. Как раз этот кусочек, где волосы набок кое-как зачесаны и торчат на макушке.
Ну а дальше уже и зацепился образ мальчика, который готовился, настраивался на беседу с родным человеком, возможно, на примирение надеялся, - а потом без лишних слов все понял и ушел.
Ни прощения, ни любви тут нет. Но и взаимной обиды ("Как ты мог/могла меня бросить?!") после этой встречи уже не осталось. Поэтому "все хорошо".
Всегда рад быть автором чьи-то хедканонов)
Сначала Элизабет, затем Рудольф?
Аааа... Это вы о чем?) Если в тему моего предыдущего комментария про реплики - то нет, там Элизабет вообще помалкивает. Ее Рудольф успокаивал.