Во мне спорили два голоса: один хотел быть правильным и храбрым, а второй велел правильному заткнуться.
Название: Только я вот парикмахер
Автор: Shax
Персонажи: Фурукава Юта, Широта Ю, остальные постольку-поскольку.
Размер: добросовестное мини
Жанр: стёб и ничего кроме стёба. А все остальное - плод вашей извращённой фантазии. Ай-яй-яй.
Категория: см. предыдущий пункт.
Рейтинг: НЦ-столько-не-живут. То есть по факту тут PG-13 максимум, и то за авторский мат, но вы ж такого додумаете...
Краткое содержание: «… Никому не нужен нахер».
Примечание/Предупреждения: 1. Помните, я предупреждал про безумные отсылки? А это еще только начало. Сами виноваты. Теперь страдайте.
2. Я не умею без нецензурщины и тупого петросянства. Впрочем, с ними тоже не умею.
ЧитатьПлавно кружась в воздухе, на пол медленно, почти величественно, со знанием своего дела опустилась засохшая травинка. Что травинка, да еще и засохшая, да еще и летящая, забыла в пафосной гримерке роскошного Императорского театра в Токио, оставалось загадкой. А тем более – почему точно таких же травинок на полу валялась уже изрядная куча.
– Пятидесятая. С юбилеем!
– Ты их еще и считаешь?
Пинцет, коим доселе и выковыривали травинки из спутанной субстанции, отдаленно напоминающей мелированный парик, возмущенно взметнулся в сторону, нацеленный в наглую физиономию субъекта, посмевшего присвоить растительности почетный номер пятьдесят. Субъект злорадно хихикнул и снова с самым равнодушным видом уткнулся в телефон. Ему-то что? Все равно до его кресла было не меньше метра.
Явно опечаленный тем, что пинцет цели не достиг, Ю Широта, как раз и сидевший со спутанным париком на коленях, скорбно вздохнул и состроил козью морду. Ноль внимания. Вздох повторился. Вместо ответа Юта Фурукава подтянул тощие ноги в кресло и откинулся назад, сосредоточенно хмуря брови, будто прямо сейчас по телефону управлял запуском ядерной ракеты, а не гонял очередную игрушку.
– Так нечестно! – лопнувшее терпение Широты вылилось в повизгивающий фальцет и гримасу обиженного ребенка. – Почему только я?!
– Потому что в моем парике было всего двадцать шесть, – менторский тон явно указывал на то, что заветная красная кнопочка только что была нажата, и прямо сейчас ракета улетела на какую-нибудь Америку. – И я не отвлекался на каждую ерунду с воплем: «Смотри, птичка пролетела!»
– Я не виноват, что мне такую укладку накрутили, что там самолет застрять может. А еще у тебя парик короткий. Вот! Тебе проще!
– Ты ленивая задница. Смирись.
Зевнув, Фурукава протянул руку и любовно погладил надетый на пластиковую голову блондинистый парик Рудольфа Габсбурга. Расчесанный, аккуратный и вообще как новенький, хотя каких-нибудь полчаса назад из него точно так же пинцетом выковыривали инородную траву.
Парику Дер Тода повезло меньше. Гораздо меньше. Некогда залаченный симпатичный полосатик сейчас уныло обвис, свалялся и вообще приобрел такой вид, будто им мыли пол. Причем не в театре, а где-нибудь в далекой глухой деревне, на свежем воздухе, в тесном уютном сарайчике. А иначе как было объяснить то, что во все стороны из несчастного скальпа торчали клочки сена?
Повисла тишина. Широта со всем возможным красноречием умолк, насупился и вообще постарался казаться преувеличенно равнодушным. Обиделся, ага.
Его расчет оправдался. Молчание возымело куда более сильный эффект, нежели ребяческая истерика. Подтащившись на крутящемся кресле поближе, Фурукава вытянул ногу и осторожно пихнул его носком тапка в колено.
– Сам виноват. Тебя никто за язык не тянул. Если б ты не начал публично каяться и страдать от избытка альтруизма, сейчас бы мы тут не торчали.
Живая (даже чересчур) мимика Широты моментально сложилась в такую жалостливую гримасу, придававшую ему неуловимое сходство с бассет-хаундом, – только ушей до пола не хватало, – что заставила бы прослезиться даже статую Командора.
– Ладно... Каюсь. В другой раз буду тебя отговаривать.
Двумя часами ранее…
В войне двух стереотипов, – об аккуратности японцев и неряшливости творческих людей, – побеждал второй. С разгромным счетом. Только утром, готовясь к первой костюмированной репетиции, персонал театра навел в гримерке идеальный порядок. Новенькие парики блистали этикетками на манекенах, палетки с косметикой, баночки грима, коробки шпилек и прочего барахла были с математической аккуратностью расставлены по столам. Перфекционист бы умер на месте от счастья.
Красота кое-как выдержала первое нашествие толпы артистов. По крайней мере, до начала репетиции первого акта они ничего толком разгромить не успели. И только после перерыва, когда все снова были в сборе, обнаружилась главная проблема.
Штатный гример театра, господин Томиока, был привычен ко всему. В том числе и к тому непотребству, какое обычно происходило на вверенной ему территории. Но не его маленькая заместительница. Девочка работала здесь всего пару месяцев, и к такому жизнь ее явно не готовила. Она только в ужасе пискнула и спряталась за своего шефа, вперившись испуганным взглядом в центральный столик.
Столик числился за исполнителем роли Дер Тода. Который неканонично катался по всей гримерке на стуле на колесиках. Прямо сейчас он крутился вокруг одной из актрис, рассказывая ей анекдоты, ухитряясь при этом вращаться вокруг собственной оси, перевешиваться через спинку стула, запрокидывая голову. Иными словами, вел себя, как гиперактивный ребенок с синдромом недостатка внимания. А так же недостатка пиздюлей в организме. У детей они лечатся регулярным выписыванием хорошего кожаного ремня, а вот чем лечить высоченного тридцатилетнего лба, науке не известно. И проверять теорию с ремнем тоже почему-то никто не решался.
– Кхем, – понимая, что приме до него дела столько же, сколько до прошлогоднего снега, господин Томиока кашлянул. Очень громко и очень выразительно.
Отреагировали все, кроме тех, кому следовало. Широта лыбился до ушей и строил замысловатые кокетливые рожи. Его собеседница хихикала и опускала глазки в пол.
– Широта-сан! – голос у господина Томиоки был громкий. Тренированный. Хоть сейчас идти петь на сцену.
Оклик подействовал. Широта мгновенно вскочил чуть ли не по стойке смирно. Конечно, он кривлялся. Конечно, он не был нашкодившим подростком, а господин Томиока – строгим учителем. Но не слушать господина Томиоку было себе дороже.
– Широта-сан, что это? – брезгливо, двумя пальцами гример подцепил свалявшийся в мочалку парик и осторожно приподнял его с манекена, будто боялся, что тот рассыпется в прах. И тут же сдавленно пискнул, потому что от парика действительно что-то отпало и печально спланировало на пол. К счастью, это был всего лишь пучок сена.
– Парик. – Капитан Очевидность нервно закурил в сторонке.
– Широта-сан. – Терпение, терпение и еще раз терпение. – Что с ним?
Ответ родился моментально и был прост, как смертный грех:
– Моль съела.
За отдаленным зеркалом «моль» гаденько хихикнула, не слишком старательно выдавая это за покашливание, и с умным видом уткнулась в телефон.
Господин Томиока впал в прострацию, полный ахуй, постиг обратную сторону дзэна и пережил небольшой внутренний Армагеддон. Одновременно.
– Моль. В театре?
– Ну... Крысы, моль, пауки, сороконожки. Театр же! – Широту уже было не остановить. Его несло, несло так вдохновленно, что уже со всей гримерки на него устремились несколько пар заинтересованных глаз. – Сами посмотрите, сколько тут барахла! Тому дивану в реквизиторской еще не исполнилась пара столетий? А занавес! Да в нем столько пыли, что там не то, что моль, – там иноземная жизнь уже зародилась!
– П... пауки..? – кому что, а его давешняя собеседница услышала только то, что ее волновало больше всего. Дальнейшая возмущенная тирада благополучно прошла мимо. Оно и к лучшему. Иноземную жизнь в занавесе она бы точно не выдержала. – Сороконожки..?
Бедная девочка позеленела, потом побледнела и явно зависла между двумя решениями: завизжать или тихонько грохнуться в обморок.
Телефон уже не спасал. Фурукава накрылся распечаткой своей роли и, икая и трясясь от смеха, начал медленно стекать по стулу вниз.
– А ты что, тоже пауков боишься? – переводить стрелки Широта тоже умел отменно.
От меткого броска бумажным комом промеж глаз его спасло только то, что этот экземпляр сценария был единственным. Зато теперь господин Томиока заметил, что и парик Рудольфа находится в плачевном состоянии. Не таком, как это длинное мелированное безобразие, но лихо завихрившаяся челка и неизменные пучки сена наводили на мысль скорее о первом парне на деревне, чем об австрийском кронпринце.
Наконец признаки жизни подала всеми позабытая девочка, доселе прятавшаяся за широкой надежной спиной главного гримера. Потому что именно ей сегодня должны были доверить укладку париков. И теперь, оценив наконец масштаб бедствия, она печально, как гринписовец принимает шкурку невинно убиенного песца, забрала у господина Томиоки мочалку и скорбно шмыгнула носом.
Зрелище было душераздирающее. И Широта сам не выдержал, вмиг осознав всю тяжесть своих прегрешений.
– Ну... барышня... Простите, как вас зовут?
– Ми... – договориться ей не дали.
– Неважно, – прегрешения требовали немедленно искупления. Широта предельно осторожно отобрал у нее собственный парик и бережно, как самое дорогое, прижал к груди. – Мне очень жаль, что мы так безалаберно отнеслись к театральному имуществу, чем еще больше осложнили вашу нелегкую работу. Приносим тысячу извинений и спешим загладить свою вину.
Почуяв, что это «мы» было неспроста, Фурукава съежился и попытался скрыться в кресле, надеясь, что его черная футболка, черные штаны и черные патлы успешно мимикрируют с черной же обивкой.
Не помогло. Красные тапки убили всю маскировку, очевидно.
– Мы сами сейчас пойдем и все сделаем! – вид у Широты был одухотворенный и героический – ни дать ни взять Данко, только с помятым париком вместо пылающего сердца.
Бедная девочка засмущалась окончательно, покраснела как помидор и кажется даже прослезилась, рассыпаясь в благодарностях доброму Широте-сану.
И только Фурукава скептически взирал на эту умилительную сцену. Он тактично промолчал, но в круглых глазах было белым по черному явственно написано, что «Широта-сан» – та еще паскуда.
– А меня в детстве на парикмахерские курсы отправили, – сообщил Широта, уныло теребя пинцетом серую прядь.
– Дай угадаю: ты на них не ходил?
– Ходил.
– Два раза?
– Не. Один...
Фурукава обеими руками изобразил двойной фэйспалм и решительно подъехал на кресле ближе.
– Давай сюда. – Пластиковая голова без лишних возражений перекочевала ему в руки. – А сам лучше повторяй сценарий, раз уж мы отлыниваем от репетиции.
Заблудившийся в пустыне путник, наконец нашедший оазис с водой, пальмами и дев... то есть, кокосами, не обрадовался бы так искренне. От бурных выражений благодарности Фурукаву спас только вовремя выставленный вперед манекен. И очень красноречивый взгляд, сулящий в лучшем случае принудительную кастрацию пинцетом.
Дело пошло на лад. Парик Тода медленно, но верно приобретал свой первоначальный облик. Сам Широта усиленно валял дурака, делая вид, что повторяет сценарий. То есть, он-то, конечно, старался. Даже разыгрывал целые сценки по ролям, пытаясь говорить и петь разными голосами. Выходило криповато. Но тонкая душевная организация его единственного слушателя не выдерживала другого: слова он безбожно путал. И персонажей. Например, только что признался в неземной любви, кажется, Францу-Иосифу. Или это был Лукени?..
– Скажи мне честно. – Последняя торчащая непослушная прядь была беспалевно заткнута под сеточку. – Ты когда последний раз читал сценарий?
На лице Широты засветилась систем-эррор, выдавая напряженную работу мысли: то ли копошение в памяти, то ли придумывание подходящей отмазки.
– Ну... того... Вчера.
– Не ври. Вчера было что угодно «того», но точно не сценарий.
– Ну Фуру-чааан...
– Да иди ты... Так, прекрати лыбиться. Обойдешься. Текст учить иди!
После репетиции эмоции переполняли всех. Вот и маленькая девочка-гример, обладавшая испуганными оленьими глазами и тоненьким писклявым голоском, нещадно крыла нерадивых актеров в таких выражениях, что даже у ковырявшегося в натяжном потолке электрика стыдливо краснели уши. Особенный накал страстей ее тирада обрела возле дальней малой гримерки, где скрылись два оболтуса, уволокших парики. Их-то она и поджидала уже битых полчаса, чтобы оторвать... эээ, набить... то есть, забрать реквизит и поблагодарить за помощь.
Оболтусы выходить не спешили, очевидно, решив провести репетицию прямо там же. По крайне мере, все это время они усердно, как дошкольники на утреннике, декламировали совместные фрагменты из мюзикла. Фрагментов было немного, и прогонялись они раз по –дцать. Причем после каждого повторения сначала слышались малоцензурные пояснения, в чем этот «верзила патлатый» опять накосячил, нытье в духе «ну Фуру-чааан» и наконец обещание: «Еще раз меня так назовешь – получишь в глаз». Потом цикл повторялся.
– А поют неплохо, – девочка пожала плечами, уныло болтая ногой. – Даже без музыки.
Как раз сейчас они дотягивали последнюю ноту из своей совместной партии (как бишь там ее?), пока наконец торжественное «А-а-а!» в конце не сорвалось в возмущенное: «Э?! Ты-что-творишь-в-сценарии-не-было-а-ну -руки-убери!»
Автор: Shax
Персонажи: Фурукава Юта, Широта Ю, остальные постольку-поскольку.
Размер: добросовестное мини
Жанр: стёб и ничего кроме стёба. А все остальное - плод вашей извращённой фантазии. Ай-яй-яй.
Категория: см. предыдущий пункт.
Рейтинг: НЦ-столько-не-живут. То есть по факту тут PG-13 максимум, и то за авторский мат, но вы ж такого додумаете...
Краткое содержание: «… Никому не нужен нахер».
Примечание/Предупреждения: 1. Помните, я предупреждал про безумные отсылки? А это еще только начало. Сами виноваты. Теперь страдайте.
2. Я не умею без нецензурщины и тупого петросянства. Впрочем, с ними тоже не умею.
ЧитатьПлавно кружась в воздухе, на пол медленно, почти величественно, со знанием своего дела опустилась засохшая травинка. Что травинка, да еще и засохшая, да еще и летящая, забыла в пафосной гримерке роскошного Императорского театра в Токио, оставалось загадкой. А тем более – почему точно таких же травинок на полу валялась уже изрядная куча.
– Пятидесятая. С юбилеем!
– Ты их еще и считаешь?
Пинцет, коим доселе и выковыривали травинки из спутанной субстанции, отдаленно напоминающей мелированный парик, возмущенно взметнулся в сторону, нацеленный в наглую физиономию субъекта, посмевшего присвоить растительности почетный номер пятьдесят. Субъект злорадно хихикнул и снова с самым равнодушным видом уткнулся в телефон. Ему-то что? Все равно до его кресла было не меньше метра.
Явно опечаленный тем, что пинцет цели не достиг, Ю Широта, как раз и сидевший со спутанным париком на коленях, скорбно вздохнул и состроил козью морду. Ноль внимания. Вздох повторился. Вместо ответа Юта Фурукава подтянул тощие ноги в кресло и откинулся назад, сосредоточенно хмуря брови, будто прямо сейчас по телефону управлял запуском ядерной ракеты, а не гонял очередную игрушку.
– Так нечестно! – лопнувшее терпение Широты вылилось в повизгивающий фальцет и гримасу обиженного ребенка. – Почему только я?!
– Потому что в моем парике было всего двадцать шесть, – менторский тон явно указывал на то, что заветная красная кнопочка только что была нажата, и прямо сейчас ракета улетела на какую-нибудь Америку. – И я не отвлекался на каждую ерунду с воплем: «Смотри, птичка пролетела!»
– Я не виноват, что мне такую укладку накрутили, что там самолет застрять может. А еще у тебя парик короткий. Вот! Тебе проще!
– Ты ленивая задница. Смирись.
Зевнув, Фурукава протянул руку и любовно погладил надетый на пластиковую голову блондинистый парик Рудольфа Габсбурга. Расчесанный, аккуратный и вообще как новенький, хотя каких-нибудь полчаса назад из него точно так же пинцетом выковыривали инородную траву.
Парику Дер Тода повезло меньше. Гораздо меньше. Некогда залаченный симпатичный полосатик сейчас уныло обвис, свалялся и вообще приобрел такой вид, будто им мыли пол. Причем не в театре, а где-нибудь в далекой глухой деревне, на свежем воздухе, в тесном уютном сарайчике. А иначе как было объяснить то, что во все стороны из несчастного скальпа торчали клочки сена?
Повисла тишина. Широта со всем возможным красноречием умолк, насупился и вообще постарался казаться преувеличенно равнодушным. Обиделся, ага.
Его расчет оправдался. Молчание возымело куда более сильный эффект, нежели ребяческая истерика. Подтащившись на крутящемся кресле поближе, Фурукава вытянул ногу и осторожно пихнул его носком тапка в колено.
– Сам виноват. Тебя никто за язык не тянул. Если б ты не начал публично каяться и страдать от избытка альтруизма, сейчас бы мы тут не торчали.
Живая (даже чересчур) мимика Широты моментально сложилась в такую жалостливую гримасу, придававшую ему неуловимое сходство с бассет-хаундом, – только ушей до пола не хватало, – что заставила бы прослезиться даже статую Командора.
– Ладно... Каюсь. В другой раз буду тебя отговаривать.
Двумя часами ранее…
В войне двух стереотипов, – об аккуратности японцев и неряшливости творческих людей, – побеждал второй. С разгромным счетом. Только утром, готовясь к первой костюмированной репетиции, персонал театра навел в гримерке идеальный порядок. Новенькие парики блистали этикетками на манекенах, палетки с косметикой, баночки грима, коробки шпилек и прочего барахла были с математической аккуратностью расставлены по столам. Перфекционист бы умер на месте от счастья.
Красота кое-как выдержала первое нашествие толпы артистов. По крайней мере, до начала репетиции первого акта они ничего толком разгромить не успели. И только после перерыва, когда все снова были в сборе, обнаружилась главная проблема.
Штатный гример театра, господин Томиока, был привычен ко всему. В том числе и к тому непотребству, какое обычно происходило на вверенной ему территории. Но не его маленькая заместительница. Девочка работала здесь всего пару месяцев, и к такому жизнь ее явно не готовила. Она только в ужасе пискнула и спряталась за своего шефа, вперившись испуганным взглядом в центральный столик.
Столик числился за исполнителем роли Дер Тода. Который неканонично катался по всей гримерке на стуле на колесиках. Прямо сейчас он крутился вокруг одной из актрис, рассказывая ей анекдоты, ухитряясь при этом вращаться вокруг собственной оси, перевешиваться через спинку стула, запрокидывая голову. Иными словами, вел себя, как гиперактивный ребенок с синдромом недостатка внимания. А так же недостатка пиздюлей в организме. У детей они лечатся регулярным выписыванием хорошего кожаного ремня, а вот чем лечить высоченного тридцатилетнего лба, науке не известно. И проверять теорию с ремнем тоже почему-то никто не решался.
– Кхем, – понимая, что приме до него дела столько же, сколько до прошлогоднего снега, господин Томиока кашлянул. Очень громко и очень выразительно.
Отреагировали все, кроме тех, кому следовало. Широта лыбился до ушей и строил замысловатые кокетливые рожи. Его собеседница хихикала и опускала глазки в пол.
– Широта-сан! – голос у господина Томиоки был громкий. Тренированный. Хоть сейчас идти петь на сцену.
Оклик подействовал. Широта мгновенно вскочил чуть ли не по стойке смирно. Конечно, он кривлялся. Конечно, он не был нашкодившим подростком, а господин Томиока – строгим учителем. Но не слушать господина Томиоку было себе дороже.
– Широта-сан, что это? – брезгливо, двумя пальцами гример подцепил свалявшийся в мочалку парик и осторожно приподнял его с манекена, будто боялся, что тот рассыпется в прах. И тут же сдавленно пискнул, потому что от парика действительно что-то отпало и печально спланировало на пол. К счастью, это был всего лишь пучок сена.
– Парик. – Капитан Очевидность нервно закурил в сторонке.
– Широта-сан. – Терпение, терпение и еще раз терпение. – Что с ним?
Ответ родился моментально и был прост, как смертный грех:
– Моль съела.
За отдаленным зеркалом «моль» гаденько хихикнула, не слишком старательно выдавая это за покашливание, и с умным видом уткнулась в телефон.
Господин Томиока впал в прострацию, полный ахуй, постиг обратную сторону дзэна и пережил небольшой внутренний Армагеддон. Одновременно.
– Моль. В театре?
– Ну... Крысы, моль, пауки, сороконожки. Театр же! – Широту уже было не остановить. Его несло, несло так вдохновленно, что уже со всей гримерки на него устремились несколько пар заинтересованных глаз. – Сами посмотрите, сколько тут барахла! Тому дивану в реквизиторской еще не исполнилась пара столетий? А занавес! Да в нем столько пыли, что там не то, что моль, – там иноземная жизнь уже зародилась!
– П... пауки..? – кому что, а его давешняя собеседница услышала только то, что ее волновало больше всего. Дальнейшая возмущенная тирада благополучно прошла мимо. Оно и к лучшему. Иноземную жизнь в занавесе она бы точно не выдержала. – Сороконожки..?
Бедная девочка позеленела, потом побледнела и явно зависла между двумя решениями: завизжать или тихонько грохнуться в обморок.
Телефон уже не спасал. Фурукава накрылся распечаткой своей роли и, икая и трясясь от смеха, начал медленно стекать по стулу вниз.
– А ты что, тоже пауков боишься? – переводить стрелки Широта тоже умел отменно.
От меткого броска бумажным комом промеж глаз его спасло только то, что этот экземпляр сценария был единственным. Зато теперь господин Томиока заметил, что и парик Рудольфа находится в плачевном состоянии. Не таком, как это длинное мелированное безобразие, но лихо завихрившаяся челка и неизменные пучки сена наводили на мысль скорее о первом парне на деревне, чем об австрийском кронпринце.
Наконец признаки жизни подала всеми позабытая девочка, доселе прятавшаяся за широкой надежной спиной главного гримера. Потому что именно ей сегодня должны были доверить укладку париков. И теперь, оценив наконец масштаб бедствия, она печально, как гринписовец принимает шкурку невинно убиенного песца, забрала у господина Томиоки мочалку и скорбно шмыгнула носом.
Зрелище было душераздирающее. И Широта сам не выдержал, вмиг осознав всю тяжесть своих прегрешений.
– Ну... барышня... Простите, как вас зовут?
– Ми... – договориться ей не дали.
– Неважно, – прегрешения требовали немедленно искупления. Широта предельно осторожно отобрал у нее собственный парик и бережно, как самое дорогое, прижал к груди. – Мне очень жаль, что мы так безалаберно отнеслись к театральному имуществу, чем еще больше осложнили вашу нелегкую работу. Приносим тысячу извинений и спешим загладить свою вину.
Почуяв, что это «мы» было неспроста, Фурукава съежился и попытался скрыться в кресле, надеясь, что его черная футболка, черные штаны и черные патлы успешно мимикрируют с черной же обивкой.
Не помогло. Красные тапки убили всю маскировку, очевидно.
– Мы сами сейчас пойдем и все сделаем! – вид у Широты был одухотворенный и героический – ни дать ни взять Данко, только с помятым париком вместо пылающего сердца.
Бедная девочка засмущалась окончательно, покраснела как помидор и кажется даже прослезилась, рассыпаясь в благодарностях доброму Широте-сану.
И только Фурукава скептически взирал на эту умилительную сцену. Он тактично промолчал, но в круглых глазах было белым по черному явственно написано, что «Широта-сан» – та еще паскуда.
* * *
– А меня в детстве на парикмахерские курсы отправили, – сообщил Широта, уныло теребя пинцетом серую прядь.
– Дай угадаю: ты на них не ходил?
– Ходил.
– Два раза?
– Не. Один...
Фурукава обеими руками изобразил двойной фэйспалм и решительно подъехал на кресле ближе.
– Давай сюда. – Пластиковая голова без лишних возражений перекочевала ему в руки. – А сам лучше повторяй сценарий, раз уж мы отлыниваем от репетиции.
Заблудившийся в пустыне путник, наконец нашедший оазис с водой, пальмами и дев... то есть, кокосами, не обрадовался бы так искренне. От бурных выражений благодарности Фурукаву спас только вовремя выставленный вперед манекен. И очень красноречивый взгляд, сулящий в лучшем случае принудительную кастрацию пинцетом.
Дело пошло на лад. Парик Тода медленно, но верно приобретал свой первоначальный облик. Сам Широта усиленно валял дурака, делая вид, что повторяет сценарий. То есть, он-то, конечно, старался. Даже разыгрывал целые сценки по ролям, пытаясь говорить и петь разными голосами. Выходило криповато. Но тонкая душевная организация его единственного слушателя не выдерживала другого: слова он безбожно путал. И персонажей. Например, только что признался в неземной любви, кажется, Францу-Иосифу. Или это был Лукени?..
– Скажи мне честно. – Последняя торчащая непослушная прядь была беспалевно заткнута под сеточку. – Ты когда последний раз читал сценарий?
На лице Широты засветилась систем-эррор, выдавая напряженную работу мысли: то ли копошение в памяти, то ли придумывание подходящей отмазки.
– Ну... того... Вчера.
– Не ври. Вчера было что угодно «того», но точно не сценарий.
– Ну Фуру-чааан...
– Да иди ты... Так, прекрати лыбиться. Обойдешься. Текст учить иди!
* * *
После репетиции эмоции переполняли всех. Вот и маленькая девочка-гример, обладавшая испуганными оленьими глазами и тоненьким писклявым голоском, нещадно крыла нерадивых актеров в таких выражениях, что даже у ковырявшегося в натяжном потолке электрика стыдливо краснели уши. Особенный накал страстей ее тирада обрела возле дальней малой гримерки, где скрылись два оболтуса, уволокших парики. Их-то она и поджидала уже битых полчаса, чтобы оторвать... эээ, набить... то есть, забрать реквизит и поблагодарить за помощь.
Оболтусы выходить не спешили, очевидно, решив провести репетицию прямо там же. По крайне мере, все это время они усердно, как дошкольники на утреннике, декламировали совместные фрагменты из мюзикла. Фрагментов было немного, и прогонялись они раз по –дцать. Причем после каждого повторения сначала слышались малоцензурные пояснения, в чем этот «верзила патлатый» опять накосячил, нытье в духе «ну Фуру-чааан» и наконец обещание: «Еще раз меня так назовешь – получишь в глаз». Потом цикл повторялся.
– А поют неплохо, – девочка пожала плечами, уныло болтая ногой. – Даже без музыки.
Как раз сейчас они дотягивали последнюю ноту из своей совместной партии (как бишь там ее?), пока наконец торжественное «А-а-а!» в конце не сорвалось в возмущенное: «Э?! Ты-что-творишь-в-сценарии-не-было-а-ну -руки-убери!»
@темы: #RPS, #Furukawa Yuta, #Shirota Yu, #Shirukawa